Мы с другом стояли на обочине дороги под Питером с собранными в саду яблоками. Лил сентябрьский дождь, и машины пролетали, притормаживая только метров через двести – перед переездом.
– Похоже, зря мы тут стоим. Холодно, – грустно сказал мой друг.
– Ага, – ответил я. А что тут еще было сказать.
– Странно, – продолжил он. – Я заметил, что многие поворачивают голову в нашу сторону. А потом едут дальше.
– Да… – снова ответил я.
Умного разговора не получалось. Было холодно, мокро и очень хотелось домой.
– Слушай, а может, они просто не успевают останавливаться?
– Перед переездом же успевают.
– До него метров двести. Значит, столько времени водителям требуется, чтобы сообразить, что надо притормозить. А что, если…
– Поставить за двести метров до нас щит и нарисовать на нем яблоко! – подхватил я.
Мы вернулись домой и наскоро сколотили из реек квадратный каркас размером метр на метр. Натянули на него белую кальку, нарисовали большое яблоко и подписали «200 м». А чтобы дождь не размыл, обтянули все это пленкой от парника. Так примерно в 1987 году – мне было семь лет – в Ленинградской области появилась первая наружная реклама садовых яблок. По крайней мере, я так считаю. Маркетолог во мне говорит, что сейчас потребовался бы месседж посложнее – например, заковыристое «фермерский эко-фреш-продукт». Но тогда наша идея сработала на ура: в тот день мы продали целых два ящика яблок.
Окрыленный успехом, я сказал бабушке: можем посадить еще больше яблонь, позовем ребят продавать, поставим больше ящиков… «Ох! Продаст он, – рассмеялась бабушка. – Тоже мне коммерсант! В нашей семье никто никогда продавать не умел». Никто и никогда. Для меня это звучало как приговор.
«Ты не сумеешь. Ты из другого теста». Я смотрю на какое-нибудь лицо с обложки Forbes, и в голове звучит: этот человек родился с серебряной ложкой во рту. Он уже был таким, пока я рос и учился. Он уже выступал на стадионах. Создавал новые рынки. Принимал важные решения. Мне таким не быть. Я родился в 1980-е. В период передела СССР мало соображал, что делать с ваучерами. Не воспользовался «окном возможностей» во время приватизации. Не «унаследовал» должность в какой-нибудь крутой сырьевой компании от богатых родителей. Я – не CEO. И уж поверь, ты тоже не CEO. По крайней мере, тебе об этом говорили в школе, в институте, бабушки и родители.