⇚ На страницу книги

Читать Адюльтер

Шрифт
Интервал

Над утренним морем кричали чайки. По волнам рассыпался блестками солнечный свет. Волны с шумом набегали на берег и снова отступали. И мокрая галька блестела на солнце. Ветерок подхватил аромат моря, и гальки, и сохнущих на солнце водорослей, и понес его меж сосен, поднялся выше, влетел в зеленеющий весенний сад, сорвал белые лепестки с росших у дома кустов жасмина и сыпанул их внутрь террасы, на большой деревянный стол, на стоявшую на дальнем конце стола пишущую машинку, на голову мужчины, печатающего на ней.

В ответ на проделку ветра Михаил поднял голову, взял со стола и надел очки в темной квадратной оправе и поглядел вдаль, на линию горизонта, где над верхушками сосен лазурь моря сливалась с бело-голубым туманом неба, прислушался к шуму ветра в деревьях. Втянул носом аромат моря, который принес хулиган-ветерок.

Лицо мужчины было красивым и усталым. Подбородок стал слегка округл и линия губ была мягкой, но в глубине черных глаз еще таилась былая воинственность.

Ветер ласково потрепал его черные с легкой проседью волосы, шепнул: «Пиши без банальностей». Мужчина, писатель бывалый, только усмехнулся в ответ на эту идеалистическую мысль, снял очки, толкнул каретку вправо и снова затарабанил по клавишам.

Из дома вышла его жена, Анна, высокая, эффектная женщина: у нее были пышные рыжие волосы, большие, чуть раскосые цвета зеленого винограда глаза, высокий бюст и тонкая талия. Она всегда держалась горделиво – расправив плечи, вскинув красивую голову на длинной шее, отчего казалась неприступной и могла бы даже показаться холодной и высокомерной, если бы не огонь в ее глазах и не низковатый, завораживающий, грудной голос.

Солнце зажгло золотом рыжие кольца ее волос, сверкнуло искрами в зеленых глазах. Но Михаил не смотрел на жену, он продолжал печатать.

Анна обошла стол и поставила рядом с машинкой поднос с чашкой кофе на нем.

Михаил оторвался от работы и сказал:

– Вот послушай. – Он зачитал по листу в машинке. – «Его сердце высохло, как высыхает и трескается на солнце глиняная крынка. Ни одно чувство не могло более наполнить его живительной влагой».

– Слишком пафосно, – сказала Анна.

Михаил произнес с вызовом в голосе:

– Да, я не гений.

– А раньше ты каждой строчкой доказывал, что гений.

– Всё меняется.

– Ты стал равнодушным… – упрекнула она его. – Литература этого не прощает.

– Я служу ей, как могу, – раздраженно сказал он.

Она заметила саркастично:

– Да. Каждый день с утра до полудня.

– И этого мало?! – наигранно возмутился он.

– Литература – как женщина. Ей не нужен слуга, ей нужен страстный любовник.

Он сказал мрачно:

– Невозможно быть влюблённым во что-то много лет.

Она сказала тихо:

– Пей кофе, он давно остыл.

– Как и я, – сказал он с горечью и взял чашку.

Анна ласково провела ладонью по его смоляным, с легкой проседью, волосам:

– Мишенька…

Он же, отпив из чашки, сказал холодно:

– Давай заведём собаку, ты будешь жалеть её, а не меня.

– Лучше заведём ребёнка, – сказала она, вопросительно глядя на него.

Он же, не поднимая головы, ответствовал:

– Боишься, что я тебя брошу?

Анна резко развернулась и пошла в дом, бросила на ходу:

– Ненавижу тебя.

– А это… сколько угодно… – сказал он ее обтянутой зеленым в белый горошек шелком спине, отставил пустую чашку и снова уткнулся в текст: