Читать Небо – мой дом

В машине нас было трое: водитель, Оксанка и я. Я ехал по делу, водитель – куда скажут. А Оксанка ехала умирать. Тащились мы в Химки из Москвы уже три часа. На «четверке» с прогнившими насквозь порогами, но пижонским спортивным рулем. Тонировочная пленка на окнах была изодрана, словно после нападения диких зверей. Машина резко срывалась с места, гулко урчала, будто обещая взлет, но мотор начинал кашлять, захлебывался, и «четверка» покорно глохла. Из-под капота, как из-под крышки кастрюли, вырывался белый пар. Он заволакивал лобовое стекло. Рыдван заглох уже в пятый раз. Я выругался. На этот раз про себя. Вслух – бесполезно. Водитель только улыбался и отвечал на все: «бодбахт», «ехаим» и «чичас». Оставалось только нервно дергать нитки бахромы, развешанной на внутренней стороне двери.

Мы везли Оксанку в хоспис. Уже виднелось похожее на дворец Снежной Королевы современное здание с треугольной крышей. Но мы, как назло, застряли. Водитель, молодой неунывающий таджик, крикнул очередное свое «мошини бодбахт», дернул ручник и выбежал наружу. Он открыл капот, разогнал белый дым черными ладонями и напоил водой раскаленный радиатор из пластиковой бутылки. Я быстро обернулся. На заднем сиденье, закутанная в одеяло как куколка, бочком лежала моя Оксанка. Прямо сейчас опухоль в поджелудочной отравляла метастазами ее тело. Медлить больше нельзя. Швырнув на водительское сиденье две мятые сотни, я достал из багажника сумку, перекинул ремень через плечо.

– Чичас ехаим! – заволновался водитель.

Я молча открыл дверь, быстро подхватил Оксанку на руки, понес. Тело ее оказалась легче сумки. Что же ты нажила на этом свете, Оксана?

Я шел сквозь боль в ногах, я заставлял их шевелиться. Уже ни о чем не думал. Только дойти. Мимо по ухабам промчалась «Нива», обрызгав меня грязью из-под колес. Мне было плевать. Я с ужасом понял, что Оксанка не дышит. Я ввалился в двери хосписа. Стойка в приемном отделении пустовала. Я бережно положил Оксанку на диван. Попытался нащупать пульс на ее шее. И не смог. Я опоздал. Нужно оставлять Оксанку здесь и бежать! Чего доброго, пришьют еще мокруху. Стоп, ведь покинуть человека в опасности – тоже преступление. Что делать? В бессильной злобе я сильно встряхнул тщедушное Оксанкино тело. Вдруг обтянутая кожей челюсть дрогнула и рот приоткрылся. Она дышала. Легкие, пробудившись, порождали странный писк. Я прислушался. Но пищала не Оксанка. А телефон в моем кармане. Я достал аппарат. Сквозь паутину разбитого стекла прочитал: «ОСТАЛОСЬ ПЯТЬ ДНЕЙ». Это писал мой кредитор, Ризван.

Только Оксанка могла меня спасти. Но сначала ей нужно было умереть.

Когда судьба определяла место моего рождения, то палец ее уткнулся в самый центр России, в пыльный и тихий город Нововоронеж. Там и появился на свет я, Федор Лежанский. Был у меня и старший брат – Матвей. Отца мы с братом видели редко. Но не потому, что он много работал. Город наш небольшой, и случайные встречи с батей происходили часто. Как-то я увидел его в авто: из проезжающей мимо «Волги» вдруг послышался хмельной смех, через приоткрытое окно вылетела пробка от шампанского. Следом из окошка авто высунулось багровое и счастливое лицо папы. В другой раз батя прижимал к стене парикмахерской незнакомую тетю в каракулевой шапке. Я подумал, что отец совершает преступление, сейчас он ее задушит и снимет с мертвой шапку. Но женщина, рисковавшая своей жизнью, почему-то заливисто и пьяно хохотала. Как-то по весне батя ушел гулять с собакой. А вернулся через пять дней без собаки и одного ботинка.