Читать Альбигойские войны 1208—1216 гг.

Шрифт

Интервал

Сайт издательства www.veche.ru

Отношение Иннокентия III к альбигойским ересям до 1208 года

Зная личность нового папы, его энергичный, упорный характер, его прежнюю деятельность, его всесторонние способности, его тщеславные мечты соединить в своем лице высшую духовную и политическую власть всего Запада, нетрудно предположить, какими чувствами к еретикам Лангедока был одушевлен Джиованни-Лотарь Конти в ту минуту, когда надевал на себя тиару Григория VII.

Опасность для католицизма была велика, но Иннокентий III казался выше этих опасностей. Впервые облаченный в епископские одежды, среди конклава кардиналов и всего римского духовенства, с высоты кафедры, он первой же проповедью возвестил миру те начала, которых будет держаться:

«Царь царей, Владыка владык, имя которому Господь, в полноте могущества своего установил превосходство апостольского престола, дабы никто не дерзал сопротивляться порядку, им предначертанному, – говорил Иннокентий. – А так как он сам положил основу этой Церкви и так как он сам – ее основа, то никогда врата адовы не сокрушат ее, и корабль Петров, в котором почиет Христос, никогда не погибнет, как бы ни пытались сокрушить его бури. Да не печалится престол апостольский перед теми бедами, которые грозят ему, да утешится он Божественным Промыслом, повторяя вместе с Пророком: “В скорби распространил мя еси”, – да утвердится в нем упование на завет Спасителя, данный им апостолам: “и се я, с вами до скончания века”». А если Бог с нами, то кто против нас? А так как папская власть исходит не от человека, а от Бога, или лучше от Богочеловека, то напрасно еретик и отступник, напрасно волк-похититель старается опустошить виноградник, разрывает розы, опрокидывает кадильники, гасит светильники. Так сказал некогда Гамалиил: если это творение рук человеческих, оно погибнет, если же Церковь от истинного Бога, вы не можете ее разрушить, и только поднимете войну против Бога. Господь – упование мое, и я не боюсь ничего, что люди против меня могут сделать. «Я – тот раб верный и благоразумный, которого Он поставил над слугами своими, чтобы давать им пищу вовремя». Да, я раб, раб рабов, но да не пребуду я из тех, о которых говорит Писание: “Всякий, делающий грех, есть раб греха”. Я слуга, а не господин… Какая почесть! Я приставлен к дому Господню, на всякое иго; я слуга этого дома, слуга мудрых и разумных. От вас всех, братья и дети мои возлюбленные, я жду одной лишь благодарности – чтобы вы подняли к Господу руки, чистые от всякого раздора и неприязни, с верой вознесли бы ему молитву, дабы он дал мне благодать достойно исполнить обязанности апостольские, возложенные на слабые рамена мои, во славу имени Его, на спасение души моей, для счастья вселенской Церкви и торжества всего христианства»[1].

Будущая политика Иннокентия III полностью высказалась в этих словах, исполненных тщеславия и, вместе с тем, сознания собственной силы. Между ним и альбигойцами должна была начаться борьба не на жизнь, а на смерть. Ни та, ни другая сторона не могла уступить. В этой кровавой драме обе стороны были поставлены в критическое положение. И та и другая заслуживает сочувствия. Враги и их литературные защитники осыпали Иннокентия проклятиями, а он воодушевлялся мыслью, что ведет борьбу во имя исторического прогресса, соединяя с представлением о нем католицизм. Он стремился увенчать и завершить здание католицизма, а лангедокские и итальянские противники уже думали о его разрушении. Поставленный в такое положение, Иннокентий должен был бороться против свободной мысли, руководившей ересью, и переносить за это порицания потомства. Но закон истории свидетельствует в его пользу. Мы неспроста в начале труда посвятили столько страниц личности Иннокентия, его характеру, его политической, общественной и частной деятельности, чтобы те события, до которых дошли мы теперь, не представили бы его только с одной стороны, может быть, единственно омрачающей его исторический образ.