– Куда ты деваешь деньги? Всегда одно и то же! Перед получкой горим синим пламенем!
– Послушай, ничего я себе даже в мыслях не покупаю. Они мимо как то проплывают.
– Пиши расходы, я сколько раз просил! Будем вместе смотреть. Дура!
Входная дверь яростно захлопнулась, как -будто вовсе хотела соскочить с петель.
В догонку мать еще успела крикнуть бытовавшую на поселке истину
– Бедность не порок, а большое свинство. От твоих аванцев не разжируешься.
Я проснулась от громогласной, перепалки между родителями, которые не стеснялись в в эмоциях и выражениях. Отец один работал в семье, правда, получал здорово. У шахтеров, почти у всех, жены сидели дома. И наша мамка тоже. Но была она неумехой и транжирой. Мы питались с рынка. Весной и летом мясо и овощи, фрукты не переводились со стола. Ну, точнее, в те короткие отрезки времени, пока мамка не потратит отцову зарплату. Это длилось каждую неделю после отцовой получки. А потом перебивались с хлеба на квас. И отец злился, так как ему приходилось идти в шахту с пустым тормозком, да и почти на голодный желудок. Кроме быстро заканчивающихся крикливых разборок родителей, никаких последствий хозяйственное поведение матери не имело. Она могущественно владела супругом, который своей лысеющей макушкой доставал ей до плеча. Телосложения был крепкого, весь такой подвижный и суховатый. А мать высоко держала голову, росту в ней было метр восемьдесят, и вся она, казалось, мирно покоилась на широких, очень женственных бедрах. Холодные серые глаза главы семейства зажигались глубоким внутренним светом, когда он смотрел на мать.
Спать уже не получалось и я отправилась на кухню, Плита была растоплена, закипал чайник, и на столе в глубокой тарелке маняще высилась горка бутербродов с салом.
Соседи держали свиней и потому у них сало не переводилось и нам доставалось от них в виде угощенья..
– Давай не тяни, быстренько завтракай и собирайся в баню.
Разгоряченная мама перекинулась на меня. Как раз эта перспектива похода в баню не располагала к «быстренько». Конечно, сегодня же вторник, женский день. Как- то за их криками эти планы вылетели из моей головы. В баню наша семья ходила раз в месяц. Мы с матерью в первый вторник месяца, а отец следом, в среду. Дни в бане делились на женские и мужские. В остальное время, дома, раз в неделю топился титан в квартире, и мы по очереди мылись в ванной.
Пока я размышляла над возможностью игнорирования семейных планов на сегодня, мать обыскивала все сумки и карманы на предмет завалявшейся мелочи. Но даже, если бы ее поиски не увенчались успехом, баня все равно состоялась бы. Для этого существовали всегда распахнутые для взаимопомощи кошельки соседей. Не в пример нашему, всегда туго набитые.
Наконец, мать сообщила, что можно отправляться. Деньги найдены! Ее пшеничного цвета коса болталась за спиной, а не была уложена короной вокруг головы, что означало, «настроение хорошее». Хотя бы так! А то совсем было бы плохо.
О, за что? За что, я должна идти в это здание-уродец, с раздевалками, выкрашенными темно-зеленой масляной краской. Глядеть на толстых теток и неопрятных, пахнущих как -то по-особенному, старух. Страдать от вида грубых шаек и грязных ног, визга детей и едкого, хозяйственного мыла, с трудом промывающего волосы и норовящего выесть глаза.