Holly Bourne
THE PLACES I’VE CRIED IN PUBLIC
This edition is published by arrangement with
Madeleine Milburn Ltd and The Van Lear Agency LLC
Copyright © Holly Bourne, 2019
All rights reserved.
© А. Елецкая, перевод на русский язык
© ООО «Издательство АСТ», 2020
* * *
Видишь, она плачет?
Порой ее нелегко заметить. Она может опустить голову, скрывая лицо за волосами, делая вид, что разговаривает по телефону. Или прислонится к окну в автобусе, отворачиваясь, чтобы никто не увидел ее слез.
Но всегда есть зацепки – то судорожный вздох, то трясущаяся спина, то слезы, быстро смахнутые рукавом, пока никто не заметил.
Девочки плачут на скамейках в парке. И в залах ожидания на вокзале. На танцплощадках в клубах. На автобусных остановках. На уроках, за последними партами. Они сидят на тротуаре и плачут в два ночи, сняв неудобные туфли. Плачут в школьном туалете. На мосту. На ступеньках дома, где проходит чья-то вечеринка.
И это история одной из таких девочек.
Из-за чего она постоянно плачет?
Хотя лучше спросить: из-за кого?
1. Скамейка рядом с путепроводом
Полтретьего ночи, а я вернулась туда, где все началось.
Да, конечно, тут холодно. В такую рань, да еще в феврале, и одета я не по погоде. Просто накинула пальто поверх пижамы и прибежала сюда, обутая в тапочки. Теперь сижу на скамейке, отчаянно дрожа под искусственным мехом, и даже не знаю зачем.
Ведь лежала спокойно в кровати, крутя в голове мысли: «Что за фигня случилась?», «Это я во всем виновата» и «Сейчас свернусь клубочком, и меня не станет», но в какой-то момент – если точнее, полчаса назад, – все стало очевидным.
Мне было нужно прийти сюда.
Из моего дыхания формируются маленькие облачка кристаллизованного тумана и уплывают по направлению к путям. Тут так тихо. Кажется, будто весь мир заснул. Ну, кроме меня и моего разбитого сердца.
Я уже столько раз плакала из-за тебя, но это совсем не помогает. Потому и сижу тут на холоде, пытаясь прийти к решению.
Скамейка выглядит так себе: одной доски не хватает, краска облупилась от старости, повсюду неприличные надписи и рисунки. Но она важна, потому что именно здесь я плакала тогда в первый раз.
Не самый первый раз, но первый из-за тебя. Из-за нашей с тобой истории. Хотя это и историей можно было назвать лишь с натяжкой.
Но если вернуться к началу, то, возможно, появится какой-то смысл.
Это начало. Я сижу ровно на нем.
Закутавшись в пальто, закрываю глаза. И вспоминаю.
* * *
– Не волнуйся, – сказала мама, наблюдавшая, как я завтракаю, – там все будут новенькими.
Она улыбнулась знакомой улыбкой. Той, которая извинялась за все происходящее.
– Все будут хоть с кем-то знакомы, в отличие от меня.
– Под конец дня и ты с кем-нибудь познакомишься.
– Надеюсь.
Я встала из-за стола и вылила остатки молока из миски в раковину, направившись в спальню, которая пока совсем не ощущалась как «моя». Еще даже не все вещи были распакованы. Коробки с моей жизнью захламляли пространство в ожидании, что я наконец разберу их, смирившись с переменами. Пока распакованными были только одежда, виниловые пластинки, проигрыватель и, разумеется, моя гитара.
Времени было мало, но я все равно взяла инструмент, перекинув ремень через плечо, и села на край кровати. Ударив по струнам, сразу же почувствовала себя спокойнее.