Петр Романович оказался прав. Силы небесных хлябей успели иссякнуть. Откашлявшись дождями и молниями, тучи нехотя выплюнули солнышко, лениво потянулись в стороны. Совсем как солдатики, которым дали команду «разойдись». Ослепительно желтый плевок угодил точнехонько в зенит, и мир тут же зарозовел, замаслился от живых сочных тонов.
Яхта «Морской Кот», на палубу которой мы вскоре поднялись, оказалась белоснежной двухмачтовой игрушкой метров пятнадцати в длину и трех с копейками в ширину. Двое матросиков проворно доставали из рундуков паруса, особым образом раскладывали на палубе. Примерно также работает десант с парашютами, готовясь к прыжкам. Со стороны это выглядело загадочно, почти мистически. Прислушиваясь к завыванию ветра в снастях, я задрал голову. Здесь внизу качка казалась едва заметной, но верхушки мачт выписывали стремительные вензеля, и я поневоле представил себе, что же ощущали в старину наблюдатели, обозревающие окрестности из традиционных, привязанных к верхушкам мачт бочек. Туго натянутые троса напоминали струны гигантской гитары, и ветер с переменной силой ласкал их, заставляя звонко гудеть.
На двигателе мы плавно отошли от причала. Заработала лебедка, паруса поползли вверх. Некоторое время Петр Романович стоял у штурвала, затем, кивнув одному из матросов, отошел в сторону. Мы присели на скамеечки за овальный палубный столик и, не сговариваясь, вытянули ноги – не столько ради удобства, сколько из желания сохранить равновесие. Бетонный мол остался позади, и здешние волны вели себя куда как более разбойно. Во всяком случае, качало нас вполне прилично. Яхта заметно разогналась, изумрудные, накатывающие барханы она рассекала надвое, как хорошо отточенный клинок. Знакомая песчаная коса показалась справа, и я проводил ее невеселым взглядом. Где-то здесь, помнится, проплывала золотистая ладья. Какой был славный вечерок, какое было настроение! А вон и холм, на котором стояла наша палатка. Странно… Казалось, все это перенеслось уже в иную полузабытую жизнь, хотя и происходило-то всего несколько дней назад. Отчего мы так по-разному помним минувшее? Хотел бы я понять технику избирательности нашей памяти.
В паруса ударил ветер, бирюзовые волны, удивительно прозрачные и высокие, словно мышцы огромного морского животного, напряглись и заиграли резвее. Перекатываясь справа и слева, они разбивались о скулы нашего кораблика, пеной и брызгами норовя достать и нас. Я взглянул на хозяина яхты.
– Могу я узнать, куда мы плывем?
Петр Романович ответил не сразу. Распахнув ворот рубашки, отвязал галстук, небрежным движением сунул его в карман.
– В никуда, Кирилл. Просто вперед.
– Возможно, я ошибаюсь, но мне почему-то кажется, что топить меня вы раздумали, верно?
– Ты не ошибаешься, никто тебя топить не собирается.
– Вы хотели поговорить со мной? Тогда начинайте. Хотя после того, что случилось в ангаре…
Он прервал меня взмахом руки. Следует признать, дирижером он был прирожденным. При всем при том, что настроен я был не слишком дружелюбно, легкому этому жесту я вынужден был подчиниться. Как тигр окрику дрессировщика.