Мэй плюхнулась в глубокое кресло и с шумом выдохнула. Ее щеки залились румянцем, а на лбу проступила капля пота, которую она, едва дотянувшись, быстро смахнула маленькими ручками.
– Что это? – спросил Реми, помешивая чай звенящей ложкой.
– Ничего… – смущенно прошептала Мэй и задвинула коробку подальше за кресло.
– Ее все равно видно, как ни прячь! – продолжал Реми с чашкой в руке. Иногда он подносил чашку к лицу и замирал на мгновение, делая небольшую паузу, а Мэй казалось, что пролетала целая вечность, прежде чем он снова начинал говорить.
В то утро Реми был одет в потертые синие брюки и рубашку поло, застегнутую на все пуговицы. Кажется, это была его любимая одежда. По крайней мере, Мэй так казалось. Он любил чай, а еще конфеты в синих фантиках, паузы между словами и улыбаться широко, но не губами, как все остальные, а его большими, как блюдца, глазами. Мэй всегда смущалась от таких улыбок – то ли глаз таких больших не видела вовсе, то ли не привыкла улыбаться по пустякам.
– Я все видел, – продолжил Реми без стеснения, – что в коробке?
И правда коробку было сложно не заметить: ее потрепанные углы едва ли не доставали до потолка. А сама Мэй с трудом удержала ее, войдя в комнату.
– Воспоминания…– тихо прошептала Мэй.
Реми, будто ничуть не удивившись, спросил:
– Покажешь?
Мэй на секунду растерялась. Никто раньше не просил ее показать содержимое коробки. Люди замечали, что она волочила ее за собой всюду, краснела, мучилась, выбивалась из сил. Ее маленькие ручки порой не выдерживали, и все содержимое валилось на землю. Она наспех собирала все листы, а дома старательно вычищала те, что могла, а те, что были безнадежно испорчены, переписывала по памяти. За годы жизни, наверное, и не осталось оригинальных воспоминаний. Тех, что только вышли из-под пера и остались в первозданном виде. Все кругом было переписано сотни раз, на каких-то листах были пятна, какие-то были скомканы так, что едва можно было разглядеть что-то, но все они были в этой коробке, а коробка всегда была с Мэй.
Ее вывел из оцепенения шорох фантика. Реми разворачивал конфету. Мэй немного замешкалась – она не хотела давать читать свои воспоминания, но все же открыла коробку, уселась рядом и начала перебирать листы в поисках тех, что могла показать Реми.
– Вот, держи! – она протянула комки бумаги. Реми, не спеша, поставил чашку на стол и принялся изучать, что же все-таки она так бережно хранила в этой драгоценной коробке.
Ему хватило ровно тридцати секунд, чтобы все понять. Но он не стал умничать и давать непрошенные советы. Ведь никому не нравится, когда их попусту поучают, особенно если дело касается таких важных вещей, как, например, этой коробки с воспоминаниями. Вместо этого он спросил:
– Тебе не тяжело ее носить всюду с собой?
– Немного…– вымолвила Мэй, а сама все так же увлеченно перебирала стопки бумаг.
– А зачем ты ее волочишь?
– Как зачем? – она опешила – Чтобы ничего не забыть, конечно! Смотри вот на эти листы – тут про одуванчики в поле, меня еще мама с папой за ручку держали. Тут про речку и лошадь. А здесь про дождь и объятия. А эти…– она отодвинула неугодную стопку и поникла.