Ветер внезапно стих. Стало тепло – почти минус 30, и в тоже мгновение пингвин Томас почувствовал странное шевеление между лап. Через секунду маленький чёрный клюв высунулся из его перьев.
– Привет, папа! Я Дантэ, и я вылупился! Каша готова?
Томас был молодым отцом и высиживал впервые. Куда бежать за кашей он не знал, так как кухни у него никогда не было.
– Просто наклони к нему голову, чудак! – прокряхтел стоящий рядом опытный Мистер Герхард. – Учи вас, молодежь, учи, а толку нет… – незлобиво ворчал старый императорский пингвин, с нетерпением поглядывая себе под ноги.
Томас наклонился и неожиданно для себя почувствовал, что действительно успешно кормит кашей голодного сына.
Так прошло несколько дней, за которые у соседей вылупились такие же пингвинята, чей аппетит был выше всяких похвал.
Однако с каждым днём каши становилось все меньше, как и надежд на возвращение любимой Регины. Она вместе с другими самками ушла кормиться в океан уже как два месяца назад. Так повелось у императорских пингвинов: мамы после родов должны восстановить силы на охоте.
Пришёл день, когда накормить Дантэ не удалось. Томас чуть не заплакал от огорчения, как вдруг по всей колонии разнеслось:
– Идут! Они идут!
Томас радостно закричал, разглядев знакомый силуэт:
– Регина! Регина!
Они были очень счастливы встретиться вновь, хотя она еле узнала его, похудевшего и осунувшегося после двух месяцев голода. Зато как приятно было Томасу смотреть на похорошевшую супругу! Сколько гордости было в его глазах, когда маленький сын впервые сказал:
– Ура! Мама пришла! Что для Дантэ принесла?
Вот так бы и закончилась эта прекрасная история, что повторяется из года в год на просторах Антарктиды, если бы не редкая странность, что была у Дантэ.
Только секунду назад он высовывал свой маленький клюв из перьев папы, как вдруг взвился в лёгких сумерках золотой светящейся звёздочкой над огромной колонией пингвинов, одетых в цилиндры и фраки. Свет с его золотистых пёрышек выхватил удивленное лицо мамы в обрамлении боа из белых перьев. И сотни восхищенных этим невиданным светом лиц его дядюшек и тётушек.
– Кра-кра! – кто-то заорал громко и страшно прямо над светящимся Дантэ.
– КАРАУЛ! – вскричали пингвины в голос, мигом забыв о чуде. – Поморник! Спасайся, кто может!
Что тут началось! Кто упал кверху лапами, кто кинулся в темноту, а кто и попытался спрятать нос в мигом образовавшийся куче мале.
Большая хищная тень пронеслась над пингвинами. Страшные когти нацелились на продолжающего, как ни в чем не бывало, источать свет Данте. Вдруг он перевернулся в полёте через голову и выдал такую вспышку света, что осветились с одной стороны дальние скалы с арктической станцией, а с другой кромка океанского берега.
Ослеплённый поморник промазал и с диким воплем врезался в кучу малу, что состояла по большей части из откормленных тётушек, отскочил от неё в настоящем взрыве перьев и с не менее диким криком скрылся кувырком за горизонтом.
– Это возмутительно! Ужасно! Непростительно! И недопустимо! – галдели и поддакивали друг другу пингвины, поправляя шляпы, шляпки, боа из перьев и ожерелья из тонко обработанных рыбьих костей и рачьих панцирей. Они все теснее обступали спустившегося вниз Дантэ. Его свет становился все тусклее и тусклее, и вовсе погас, когда он встретил осуждающий взгляд мамы.