Всё бы ничего, да только вот сердце стало пошаливать: в постоянной тревоге оно.
Евдокия прикрыла рукой уставшие глаза. Может, заплакать и станет легче? Но слёз не было, выплакались, когда первый раз Василия ждала.
Те четыре года вовек не забыть. Столько раз выбегала на крыльцо, что и не сосчитать. Каждый звук, любой стук, шум проезжавшей телеги казались ей значимыми, важными.
Она отказывалась верить в его смерть, сердцем чуяла, что жив.
Вася был парнем видным: статный брюнет с синими глазами и усищами в пол-лица.
Совсем недавно пришёл он в найм к отцу Евдокии: купцам Просянкиным требовались грамотные работники, умеющие считать, писать и вести торговлю.
Увидела его Евдокия во дворе и разволновалась, щёки её заалели, голос задрожал, а когда обратился к ней, то и совсем застеснялась пятнадцатилетняя девчонка.
– Как зовут тебя, хозяюшка? – спросил он.
– Евдокия…
– Сестра моя тоже Евдокия. А тебя Авдотьюшкой называть стану, согласна?
– Ты сам-то, кто будешь? – поинтересовалась она.
– Василий Мазанов, работник ваш.
Больше и не поговорили ни о чём, а вот запал усатенький в душу. Стала Евдокия в окошки поглядывать, поджидать встречи.
А отец, как нарочно, то в село Василия с товаром отправит, то в соседний город. Нет и нет Васи.
А тут и праздник подоспел – День Святой Троицы. Украсили дом зелёными ветками, в руки взяли мяту, мелиссу и чабрец и пошли в храм всей семьёй.
Служба идёт, красота кругом невероятная – живые цветы, берёзки, травка свежая под ногами, прихожане с букетами в руках, дух стоит от разнотравья пьянящий. Хор церковный поёт, певчие голосами своими звонкими и чистыми душу раскрывают навстречу молитве.
Смотрит Евдокия, а впереди – Вася, тоже пришёл на торжественную службу.
«Суженый мой, Васичка», – подумала она и улыбнулась.
А потом травы лечебные освятили, на улицу вышли, радостные все, улыбаются, поздравляют друг друга, а Евдокия на церковь посматривает, Васю ждёт.
Не дождалась, зато дома увиделись.
Пришёл-таки Василий к праздничному обеду, но не один, сватов с собой привёл:
– Люди добрые, отдайте мне в жёны Авдотьюшку. Всем сердцем одну её всегда любить буду!
Так и просватали Евдокию Просянкину за двадцатипятилетнего Васичку Мазанова.
И всё хорошо у них было: на Покров день свадьбу сыграли. Совет да любовь не покидали молодых, а уж родные налюбоваться не могли на семейную чету: стройные, красивые, ясноглазые.
А потом и деток народили они – сынка Ванюшу, а через три с половиной годика и дочка Прасковьюшка на свет появилась.
И вдруг как гром среди ясного неба: пропал Васичка!
– Дуся, возвращайся, – просил отец. – И тебе, и детям здесь лучше будет. Ну, что ты изводишь себя? Совсем бледная да худая стала. И часу в родительском дома не побудешь, не поговоришь, всё торопишься, бежишь.
– Не могу я долго гостить, не сердись. А коли Вася придёт?
– Может, и нету уже Васи твоего на этом свете, кто ж знает? Был бы жив, весточку бы прислал.
– Не надо так, папа! – Евдокия обняла отца и зашлась в беззвучных рыданиях.
Павел Алексеевич погладил её по голове и вздохнул. Жалко было ему старшую дочь: красивая, добрая, умная, воспитанная, а кончилось счастье её женское.