Профессор Иван Андреевич Синицын встал из-за стола, обвел усталым взглядом свой тесный кабинет и подошел к окну. На улице шел холодный осенний дождь, листьев на деревьях уже не осталось, на асфальтовых дорожках во дворе госпиталя поблескивали большие лужи. «Как же уныла ноябрьская Москва, – подумал Синицын, глубоко вздохнув. – Ни цвета, ни света, ни запаха: сплошная серость».
Профессор бросил взгляд на висевшие на стене старые часы в дубовой раме: стрелки показывали шесть часов. Пора было идти домой, к больной жене, которая уже неделю не вставала с постели из-за бронхита.
Иван Андреевич снова подошел к рабочему столу, поправил настольную лампу, затем снял очки и неспешно протер их мягкой махровой тряпочкой. На столе был образцовый порядок: все бумаги и документы разложены по аккуратным стопочкам, компьютер сверкает чистотой, столешница тоже вытерта до блеска.
Синицын любил порядок во всем: в работе, в быту, в мыслях. Он был уверен, что во многом благодаря своей любви к порядку и добился таких успехов в медицине.
«Главное – уметь все разложить по полочкам, тогда жизнь будет более насыщенной и успешной», – часто повторял он своей дочери-девятикласснице, в комнате которой постоянно царил бардак. Профессор очень переживал, что дочь совершенно не унаследовала его страсть к порядку, однако периодически напоминал себе, что в ее возрасте он тоже совершенно не был склонен все раскладывать по полочкам.
Перед уходом домой Синицын решил заглянуть в реанимационное отделение, чтобы еще раз посмотреть на пациента, которого он прооперировал три дня назад. За двадцать лет работы в нейрохирургии он не припомнил ни одного подобного случая. Опухоль гипофиза в голове этого человека разрослась до таких огромных размеров, что вырезать ее пришлось несколько часов, хотя обычно такая операция длится не более часа. «Как же он смог довести себя до такого состояния? – удивленно думал профессор. – Как он терпел такие ужасные боли? И зачем так долго терпел?»
Иван Андреевич надел белый халат, погасил свет и вышел из кабинета. На пластиковой скамье перед дверями в реанимацию одиноко сидела пожилая женщина. Профессор не мог разглядеть ее лица: она закрыла его платком и тихо рыдала. Однако он сразу догадался, что это была мать того самого пациента с опухолью.
Она приходила к нему две недели назад и умоляла его, чтобы именно он – легендарный профессор Синицын – лично прооперировал ее сына. Женщина даже пыталась неловко предложить ему деньги, однако Иван Андреевич сделал вид, что не заметил этого. Любого другого посетителя после такой попытки он бы тут же отправил за дверь, однако к этой женщине почему-то почувствовал острую жалость и сразу же пообещал, что проведет операцию сам.
– Иван Андреевич! – воскликнула женщина, увидев профессора и тут же вскакивая со скамьи. – Иван Андреевич, ну что? Как он там, восстанавливается?
Синицын взглянул на пожилую женщину и снова почувствовал жалость: ее красные, мокрые от слез, глубоко запавшие глаза, подрагивающие руки и ссутулившаяся поза красноречиво говорили о том, что последние ночи она практически не спала от волнения.