Оказывается, если сбрить брови, то весьма сложно изобразить на лице удивление. Да и другие эмоции тоже. К слову, именно в этом и заключается загадочность Джоконды – не в улыбке, а в отсутствии бровей.
Я тоже улыбнулась. Приблизилась вплотную к зеркалу.
От дыхания на стекле появилось туманное пятно. На месте бровей остались бледные полоски, впрочем, едва заметные. Повернула кран, пустила воду. Сначала шла тёплая, потом холодная, после почти ледяная. Нагнувшись, я сунула голову в раковину. Струя туго била в затылок, волосы тут же намокли, сползли вниз и прилипли к лицу. От холода череп онемел, казалось, он стал стеклянным. Я про то синеватое стекло из которого раньше отливали молочные бутылки.
Подо мной растекалась холодная лужа. Банное полотенце, на котором я стояла, постепенно промокло насквозь. Вода щекотными струйками стекала по ногам. Нарушая закон тяготения, забиралась под мышки. Я закрыла кран. Волосы за лето отросли, мокрые, они казались совсем чёрными. Пятернёй я расчёсывала их, зажимала прядь в кулак и отстригала под корень. Ножницы были тупые, я нашла их в глубине кухонного ящика – выяснилось, что в доме нет приличных ножниц. Клочья волос на кафеле напоминали мелких зверьков, мёртвых и мокрых.
Брить голову оказалось гораздо сложней, чем ноги или подмышки. Особенно затылок – глядя в зеркало, не понимаешь в какую сторону вести руку с бритвой. Даже умудрилась порезаться – сбоку, над ухом. Взяла из коробки свежее лезвие, снова намылила голову и прошлась ещё раз. Голый череп мне понравился – я видела его впервые. Круглый, без шишек и шрамов, красивый, как мраморный шар – качественный череп. Я осторожно провела пальцами по макушке: белая кожа была нежней шёлка, я даже всхлипнула от умиления.
– Как звать тебя? – я сделала шаг назад.
Определённо не Александра. Никак не Саша. И уж подавно не Шура. Я вглядывалась в лицо, пустое как контурный рисунок. На уроке географии нам давали контурные карты, там нужно было пустые страны покрасить в нужный цвет – вот ведь бред. Постепенно я перестала узнавать себя. Чем дольше смотрела, тем меньше сходства находила. По ту сторону зеркала стояла незнакомая баба, поджарая и жилистая, похожая на смуглую пловчиху в белой резиновой шапке. Волосы на лобке выглядели неопрятным и неуместным пучком. Пегим от седины и упругим как моток тонкой лески. Я выдавила в ладонь шампунь, быстро намылила низ живота и всё там сбрила.
Из зеркала на меня смотрели равнодушные, почти неодушевлённые глаза. Совсем чужие – я-то всегда думала, что они у меня карие, оказалось, какого-то болотного цвета. Как цвет этот называют – ореховый, что ли.
– Кто ты?
С улицы, едва слышно, долетел вой сирены, тихий и беспомощный, как стон. Пустые глаза действовали на нервы. Я старалась не встречаться взглядом с той, в зеркале. Использованные бритвы вместе с обрезками волос завернула в полотенце. Концы полотенца завязала, сунула комком в пластиковый пакет для мусора. Туда же кинула ножницы. Выпрямилась, втянула живот, провела ладонями по бёдрам. Вполне ещё ничего – улыбнулась и подмигнула. Та, в зеркале, подмигнула в ответ.
– Ну что уставилась, сучка? Не узнала? Ида я, – ухмыльнулась она. – Ида. Я вернулась.