Задумывались ли вы, идя привычным маршрутом от работы до дома, посещая банк и поликлинику, сидя на концерте в богато украшенном отреставрированном зале, что где-то здесь, в параллельной петербургской реальности, проходит другая жизнь – истории людей, которые в этих самых стенах любили, страдали, чувствовали? Смотрели в те же окна и видели тот же вид?
Ступеньки, по которым вы поднимаетесь, слышат стук стертых каблуков Ахматовой. За вашим столиком в кафе сидит перед дуэлью Пушкин, а в здание метро, куда вы забегаете, погруженные в свои мысли, вместе с вами влетает императрица, спешащая на бал. За тот же камень, о который вы споткнулись сейчас, спотыкается убегающий от своих убийц Распутин, а раскидистое дерево, под которым вы прячетесь от солнца, поливает Екатерина II, обдумывая письмо Вольтеру.
Эта книга о домах как свидетелях судеб, о зазеркалье, в котором в этот самый момент происходят тысячи историй на том месте, где сейчас стоите вы. Стены старых петербургских домов сохранили образы своих героев, реальных и вымышленных…
Вот и мы, спустя десятки и сотни лет, стоит лишь потянуть за зыбкую нить времени, сможем услышать их тихие и звонкие, резкие и мягкие, печальные и радостные голоса, доносящиеся из распахнутых окон.
Дома немецкой лютеранской церкви св. Петра
(1832 г., архитектор Е.Т. Цолликофер; Невский пр., 22 и 24)
«Дома для нас праздничным днем была середа. И почему? Батюшка в этот день обыкновенно обедал не дома, а у некоей мадам Михельц, богатой, умной, образованной вдовы немецкого купца, жившей в довольстве и добре на Невском проспекте, в доме Петровской церкви. Она собирала у себя по средам хорошую компанию, преимущественно мужчин, потчевала их хорошим обедом и находила удовольствие в их беседе. Все старались ей угождать, прислушивались к ее желаниям и т. п., особенно по той причине, что она, не имея ни детей, ни других родственников, давала знать, что раздаст после смерти свое имение своим приятелям и знакомым…
Нрав моего отца был так неровен, что мы считали тот день счастливым, когда обедали без него»[1].
В одном из этих двух домов, где в XVIII веке жили в основном немцы, так как принадлежали они лютеранской церкви, стоящей рядом и ныне, проходили эти странные званые обеды, которые посещал отец будущего писателя Николая Греча.
Невский проспект, 22 и 24
40-летний Иван Греч работал секретарем в Сенате и имел чин надворного советника. Этот статус давал потомственное дворянство, но не финансовое благосостояние. К тому же в отце, воспитанном на «бестолковых предрассудках немецкой старины, приправленных приметами русских и чухонских кухарок»[2], сочетались «буйная голова» с «добрым сердцем»[3]. В 1800 году, когда ему было 46, а сыну его Николаю – 13, его уволили из Сената без объяснений, и тут, как чудо, всплыло обещанное наследство мадам Михельц.
Она выполнила обещание и разделила поровну состояние между всеми «середовыми гостями». Выдача наследства заняла несколько лет (удостоверялись в отсутствии родни), и никто уже не надеялся получить плату за свою «дружбу». Однако за год до смерти Ивана, когда семья терпела нужду, долгожданный подарок поправил положение.