Читать Инструктор. Снова в деле

© Харвест, 2010

На Льва Толстого, 21 сегодня было на удивление многолюдно. Редко бывали здесь толпы народу. Да и с чего бывать здесь толпам? Разве может толпа интересоваться творчеством великого русского писателя, трепетать при одной лишь мысли, что она удостоена чести проникнуть в святая святых, дом, где творил и жил гений русской литературы? Нет, это было бы что-то из разряда фантастики.

Но сегодня здесь царило ужасающее столпотворение, как будто за день до того музей-усадьба «Хамовники» был признан восьмым чудом света. Только если бы это было правдой, здесь можно было бы увидеть репортеров, журналистов, суетливых телевизионщиков, обилие ментов, охраняющих общественный порядок и сдерживающих напор страждущих попасть внутрь. Но ничего этого не было. Было просто столпотворение туристов. Еще несколько дней назад здесь было относительно спокойно. Немногие любители творчества Толстого бродили по музею, с любопытством осматриваясь вокруг себя, как будто представляли, каково здесь было жить раньше, и прикидывали, а что если бы здесь сделать евроремонт на энную сумму денег и заселиться самому?

Только вот Тихий Аркадий Николаевич и подумать так никогда не смел. Вы что! Он бы скорее себя кипятком ошпарил, чем позволил бы себе такие кощунственные мысли об этом музее-усадьбе. Для него «Хамовники» были целой жизнью, символом ушедшей молодости, ускользавшей зрелости и подступавшей старости. С грустью думал иногда Аркадий Николаевич о том, что придет и его время уходить на пенсию, уступать дорогу молодым. Тихо пошаркивая подошвами начищенных до блеска туфель, которые носил уже лет пять, он обходил музей, переходя из комнаты в комнату, оглядывая все, присматриваясь к посетителям. Аккуратно ли обходятся с музейными экспонатами, не допускают ли какой-нибудь дурацкой шалости, чтобы похвастаться своим невежеством перед девушкой или приятелями. Было раз, когда один сорванец сел на хрупкий старинный стул, словно на кухне на табуретку. У Тихого сердце в груди застучало как бешеное. Не привык он скандалить, кричать и ругаться. Спокойный был, тихий, интеллигентный, всегда старался со всеми ладить. Не мог он работать в музее классика русской литературы и быть при этом склочным, желчным, крикливым. Вдумчивый был, рассуждать любил и рассказывать. Могло даже показаться, что и родился он в музее этом, и живет в нем, в нем и умирать будет. Его жизнь настолько тесно сплелась с «Хамовниками», что он был как ветвь от дерева. Обруби ветку – дерево дальше жить будет, а вот если наоборот – все тогда, неминуемый конец, ветвь высохнет, срубят ее и на дрова пустят.

Аркадий Николаевич очень любил свою работу. Так сильно любил, что, пожалуй, из-за работы от него и ушла жена. Она все время попрекала его тем, что мало зарабатывает и что вместо того, чтобы воспользоваться таким чудесным моментом, как крах СССР, и поступить как многие ушлые ребята, начавшие торговать на рынках джинсами и кроссовками, он сидит в своем музее с утра до ночи. «Что ты там находишь?» – кричала она в очередной раз, когда выяснялось, что до конца месяца надо как-то жить целых пятнадцать дней, а денег совсем не оставалось. Тихий молчал, улыбался скромно и смотрел себе в ноги, словно признавал свою вину перед ней за то, что нет денег, но в то же время не мог уйти из «Хамовников» И куда бы он ушел, если вся его жизнь прошла здесь! Самое смешное, что и с женой он познакомился тоже в «Хамовниках». Она приезжала сюда молодой студенткой, откуда-то из-под Ярославля. Тихий тогда был видным мужчиной. Подтянутый, гладковыбритый, с мягкой, располагающей к себе улыбкой, с размеренными и неторопливыми движениями и бархатным голосом, он походил больше на сердцееда, который каким-то непонятным для него образом очутился в музее, когда ему следовало одеваться по последней моде и, расчесав свои густые вьющиеся волосы, отправиться на покорение женщин. Тихий регулярно отслеживал публицистику, касающуюся гения русской литературы, чтобы порадовать своих слушателей новыми фактами, интересными подробностями. Он чувствовал радость, находя отклик в глазах экскурсантов. Но по большей части натыкался на колючие равнодушные взгляды туристов, приехавших взглянуть на музей, чтобы потом похвастаться перед кем-нибудь тем, чего они так и не поняли. На этом их интерес ограничивался. Женщины, жадно ловившие каждое его слово, все равно не слушали и мечтали, чтобы этот красавец обратил на них свое внимание. Вот Тихий и обратил. Нашел свою судьбу в «Хамовниках». Только вышло все как-то криво, как в жизни часто и бывает. Быстро выяснилось, что жена подобного пиетета перед творчеством Льва Толстого не испытывает и до мозга костей практична. Но Тихий на нее не обижался. «У каждой женщины, да и почему только у женщины, у всякого человека свои интересы бывают. Не буду ей мешать», – решил он. И он действительно ей не мешал, не заставлял, не насаждал своих взглядов, знай пропадал себе в музее с утра до ночи. Не мог он без него, как родной ребенок ему были «Хамовники». А она его «отблагодарила» за такую заботу, как часто водится в таких случаях, заимела себя любовника, да еще такого, которого Тихий и содержал, сам того не зная. Вот и попрекала его деньгами, потому что любовник был ушлый, в картишки поигрывал да горькую попивал, вот и доил ее постоянно. А Тихий и не догадывался, так как давно отстранился от реальности, даже цен не знал в продуктовом магазине, и смотрел на жизнь рассеянно, будто бы она в одни «Хамовники» и упиралась, а все другое – то, что он видит перед собой каждый день, за стенами усадьбы, – его не касается. Только вот потом его часто стали посещать малоприятные мысли о пенсии…