Чернота легла в окна тёмные.
Звёзды ложечкой размешай.
По углам стоят страхи страшные.
Ты узнаешь их? Не узнай!
А в душе моей, полукаменной,
Механизм стучит не злопамятный,
Не злопамятный, не поношенный,
Точно сделанный, золотой.
А за городом, на пустырище,
Зырит Зырище, слышит Слышище,
Русский дух живёт, еле дышащий,
Тыщу лет живёт, мой родной.
И доносится: Чудо просится,
Чтобы спела я, как могу,
Что ему теперь очень хочется
Среди нас пожить во кругу.
И несётся стих, надрывается,
Словом разных лет разливается,
Русь стоит, стоит – не колышется,
Синевой небес не надышится.
Поток, вибрация и буря.
Из гильотины солнечного дня
Льёт песню арфа трубадура,
Всё забывая в ауре огня.
И – словно дождь из ультрафиолета
И раскалённых капель! Нам пора
Пройти, оставить луч сонета,
Чтобы разжечь погасшие слова.
Терпенью моему не видно края…
И, грусть печалью запивая,
Проходит жизнь, любви не зная.
А звёзды дальние, мигая,
Всю ночь кого-то вспоминая,
Мне говорят: "Се – не простая
Судьба любого человека".
И горечь давняя от века
В сопровождении причин,
В стеченьи обстоятельств, бедствий,
В судьбе и женщин, и мужчин
Восходит следствием последствий.
А я всё думаю: "Прости,
Господь, меня, я согрешила:
На мне положенном пути
Я путь чужой себе просила".
Музы и фавны, меня воспойте!
Дочь Александро и дочь Людмилы.
С Аполлинарией рядом стойте!
В горькие ночи дайте ей силы.
Я Аполлона печальным даром
В годы лишений и долгих странствий
Преображалась.Земля не шаром,
Тартаром слыла, землёй Аида.
Гелиос-солнце, вставай скорее!
Оры не спят у своих ворот.
Осса и Мойры чудная сила
Дарит богам амброзический год.
Я – не Калипсо и не Цирцея.
Может быть, Геба, а может, Эос.
Я и у Феба, его, Дальновержца,
Проклята вдвое. Проткнута в сердце.
Музы и фавны, меня воспойте!
Дочь Александро и дочь Людмилы.
Нимфы печальные, стойте, стойте!
Аполлинарии дайте силы!
Мне бы из Леты один глоточек!
Но Мнемосины источник здесь.
Кровь вытекает из чёрных строчек:
Старым теням вспоминать и есть.
Я – не Пигмей. Война – не с птицей.
В жилах „ихор” не моих течёт.
Знак победителям: справа – птица,
Знак побеждённым – наоборот.
Двадцать два года – в слугах Ареса.
Двадцать два года иду домой.
Путь указующий – жезл Гермеса,
Так же, как Фатум, всегда со мной.
…Музы и фавны, меня воспойте!
Дочь Александро и дочь Людмилы.
С Аполлинарией рядом стойте,
В горькие годы дайте ей силы!
Роз розовых опали лепестки.
На латах кровью оплывало солнце.
В лесу точили топоры все мужики.
Медведем скалились. Но было поздно.
Стеною черною срастались дикари,
В звериных шкурах и с когтями волка.
Шаман кричал: „Мы уничтожим до зари!
Вам не спастись! Вы умираете без толка!”
Стальные люди строились „свиньей”.
Топтались в жарком ожиданьи кони.
Тьма наползала истекающей слюной,
Щербатой, но языческой луной.
Шаман плясал… Под идол золотой
Людей бросали обнаженных.
Шаман рубил воздетою рукой
Под болью глаз, бессилья полных.
„Кресты” хватались за мечи.
Надежда умирала первой.
Божок стоял. И в безразличии
Ждал покорения бессмертных.
Свеча стала ночью ежом,
Свернулась и тихо дрожала,
Лучами колола во всё,
Что я к ней тогда приближала.
В час ночи, а может, и в два
Мой друг заворчал и забегал.
То холодом дуло с окна,
Пристанища беглого снега.