Дошёл до ручки, пишу мемуары.
Ну да ладно, освою новый жанр.
Ужален вирусом, в лёгких пожары,
Жалость к себе дожирает последний дар.
Как тебе Corona – нет, не иероглиф в лёгких,
А легковой японский раритет?
Корпус ржавый в Хакодате на разборке,
Сочиняя хокку, ждёт эстет.
Мы на нём доедем до Сиэтла,
Поглядим на US Super Cup,
Посильнее дёрнем throttle handle,
Чтобы долетел тот Piper Cub.
Хотя, думаю, всё же дело в мясе.
До лёгких дотянувшийся язык
Случайно опорочит связи
Героев всех придуманных мной книг.
Roaming полпланеты и Paul мира,
Посильней раскрутит Павел ось
И проснётся где-то над Памиром,
По пути на юг, как повелось,
Чтобы снова трансконтинентально
В транс беспересадочный попасть,
Оказаться в розенстерн Паттайе,
Где всех поджидает гендертранс.
А что же я? Выплёвываю рифмы,
Не целясь, попадая в глаза ночи.
И ночь берёт по высшему тарифу,
Ведь я из тех, кто овладивосточен.
Когда-то раньше я был обескровлен,
И задохнулся лёгкостью наречий,
И провалился в сон среди застолья,
И вот я навсегда омоскворечен.
Уверен, у тебя есть новый гаджет,
И ты найдёшь на нём дорогу к югу.
Когда забудешь все дороги Гатчин,
То пригласишь в Причерноморье друга.
И я примчусь (нет денег на билеты),
Снова состоятельный, сердитый,
Тридцать восемь – вечность для поэта,
Чтобы навсегда стать знаменитым.
Vowels have colors: «o» is blue,
«E»’s green – you think this makes life easier?
I’d seventy eight times become a parvenu
Then sell this oddity of synesthesia.
Смотри! Я вырвал из распахнутого рта
Тридцать шесть ног прожёванного крика
Пусть встанут рядом, к строке строка
Экспроприированного мной стиха.
Дань памяти так и не стала трибьютом.
После стольких лет бумажной мороки
В мраморе моего монитора выбиты
Всех любимых поэтов строки.
Без напоминаний перейду к другой теме сам.
Какое самое опасное оружие?