Читать Божественная комедия артиста Кукурузина

      Неверите в непознанное? А познавать не пробовали?

Кукурузина толкнули. Обычное дело: никогда никому не до него и невесть какая птица. Вон артистка Кулешова – это да, звезда. Прибыла на съёмки минута в минуту, на гриме два часа отсидела, теперь с костюмерами бодается за цвет юбки. Потом обуется и сядет со сценарием в сторонке. У неё за плечами уже восемь фильмов. Правда, все как один – мыло-сериалы, не отличишь, только с разными именами героев. Нет, Кулешова очень убедительна в меланхолических героинях, хотя характерную роль не потянет, а артистка Саморина…

– Здрасьте…

… прошла мимо. А ведь она вчера удостоила Кукурузина целым монологом на тему «мой партнёр, народный артист, всё такое, конечно, но ему уже под восемьдесят и кто бы ему текст вложил в голову, забывает, замотали дублями»… Эта Саморина хороша в своей роли зечки, ярость передаёт смачно.

«Да, я здесь – ни рыба ни мясо. Я – соя». Кукурузин с тоской оглядел съёмочную площадку: гримёры гримируют, осветители двигают приборы, операторы переговариваются и жестикулируют, режиссёр смотрит в пачку листов, ассистенты носятся по всей Розе ветров…

Эх, никто, никто и не подозревает, что вот тут рядом с ними, всеми толкаемый, сидит гений, Кукурузин, артист десятых ролей, конечно, но писатель не хуже сотен писателей. Тех, чьи книжки лежат в центральном книжном, толстые, дорогие, под табличкой «Хит продаж. Новинки». Если бы они только знали, что не так уж он, Кукурузин, и лелеет мечту стать народным или хотя бы узнаваемым на улице героем телевизора, как вот этот пижон Хромов…

– Здрасьте.

… герой-любовник семи сериалов, и вправду большой мастер эти пузыри надувать. Хромов только что соизволил подъехать, чмокнул Кулешову – сейчас будут по команде «мотор» вечную любовь намыливать по застиранному сценарию. Прачечная.

Нет. Кукурузин настолько глубже всей этой призрачной суеты, что сейчас вот сорвался бы с места и сбежал отсюда навсегда, если бы не Маля.

Она гордится, что её возлюбленный – артист кино. А разочаровать её, а хуже – потерять, нет. Кукурузин будет терпеть, и писать свои книжки тайком. Почему тайком? Почему бы не почитать их Мале? «Обязательно почитаю, только вот закончу «Божественную комедию два», дам прочитать сначала маме, а потом уже Мале…»

Маля – это чудо, это любовь. Имя одно чего стоит. Полное имя у неё тоже кайф – Милина. Съел бы всю.

Февральский снежок уже почернел и почти сполз с дорожек парка. Кукурузин возвращался домой со съёмки в тот же день, когда ЭТО произошло в его жизни. Он просто решил прогуляться, дать крюк через Царицынский музейный парк. Благо, открыт, пока ещё не вечер. Свои пару сцен Кукурузин отыграл ещё до обеда и как был в кадре взъерошенным, сутулым и в своей синей куртке, так и пошёл домой, застегнув в нагрудном кармане нехитрую денежку за половину смены. «Зато я начитанный. Вот, у меня с собой книжка, написанная в четырнадцатом веке итальянским поэтом Данте Алигьери. «Божественная комедия». На съёмочной площадке про такого не слышала половина народу. Или две трети. Может, поэтому я на пятых ролях?.. Тридцать пять лет, мне уже тридцать пять лет…»

И тут арифметику Кукурузина прервали сладкие видения настоящего кино, снятого по сценарию его, «самогО» Николая Кукурузина. Средневековая Италия, город Равенна, сильный ветер с моря, на берегу стоит старый поэт Данте Алигьери и придерживает обеими руками шапочку, чтобы не слетела. Звучит музыка, выражающая смятение души, а вдали, за фигурой поэта зритель видит горящие факелы праздника, суету танцующих и пьяных горожан. И крупно – полный слёз взор Данте, это последний день его жизни… Его мог бы классно сыграть Годаберидзе. А почему бы и нет? Великий Ираклий Годаберидзе.