Осенью Петербург сер и мрачен. Не той осенью, когда ещё светит солнце, и свежесть дня сливается с яркостью опадающих на дорогу листьев, а осенью, когда небо опускается ниже обычного и переплетается с землёй непрерывными строчками моросящего дождя, вернее, тумана, такого густого, что неприкрытые перчатками руки становятся влажными и замерзают под колючими порывами северного ветра. В это время всё: небо, дома, деревья, дороги, вода, как по велению злого гения, становится серым и безжизненным, словно седина, не ко времени украсившая волосы ещё молодой женщины. И от этого даже глаза её теряют прежний блеск, становятся холодными и пустыми.
Именно в таком Петербурге происходят самые неожиданные события. И туманная пелена воздуха, окутывающая город, говорит, что сейчас может случиться всё, что угодно, и это уже не будет чем-то особенным. Всё произошедшее и даже то, что ещё только грезится в ближайшем будущем, заранее оправдано этой серой вуалью неба. Город даёт разрешение на любое, самое мистическое событие, а жителям лишь остаётся переждать это время, позволить Питеру выпустить на свободу своих русалок, простить городу его осень.
Она стояла на мосту и смотрела на густую, ползущую по течению воду. Выбившиеся из-под глубокого капюшона длинные каштановые волосы неприятно били в лицо, подхваченные резкими порывами ветра. Женщина поправила капюшон, и глубже спрятала в шерстяные рукава, озябшие от металлических перил, руки. На вид ей было лет тридцать. Тусклое бледное лицо, черные, обрамлённые густыми ресницами глаза и стройная, немного худощавая фигура, ещё более подчёркиваемая длинным приталенным пальто насыщенного чёрного цвета. Пальто опускалось ниже икр, и из-под него выступала такая же тёмная юбка, спадающая до самых ступней в тщательно начищенных лакированных туфлях.
Женщина вновь посмотрела на воду. Ей нравилась мелкая рябь и монотонность её движений. Она вгляделась в плывущие мимо неё упавшие листья, щепки и прочий мелкий мусор, так часто украшающий собой дворы и водоёмы крупных городов. Вода успокаивала, но в то же время опустошала. Она рассказывала, доверяла воде свои тайны, а, бьющиеся о набережную, волны нашептывали ей ответ, манили в свою глубину.
Неожиданный, раздавшийся совсем рядом смех вывел её из задумчивости. Это всего лишь парочка влюблённых, прогуливающихся по набережной, случайно нарушили её уединение. Молодой человек поцеловал девушку и они, смеясь, побежали дальше, пока не скрылись от её глаз среди серых приземистых домов, и в её маленьком миру вновь наступила тишина.
Женщина наклонилась через перила и, посмотрев вниз, выпустила из ладони небольшой белый листок бумаги, который на одно мгновение был подхвачен сильным порывом ветра, и отброшен в сторону, но потом вновь, медленно, слегка покачиваясь, стал опускаться на воду, пока не лёг на колючие волны. Листок встрепенулся несколько раз, а затем, накрытый небольшим всплеском, исчез.
Она постояла ещё несколько минут, вглядываясь в тёмную воду, а затем побрела по мосту, опустив на лицо капюшон и обхватив себя, продрогшими на осеннем сквозняке, ладонями.