Что стоило мне тогда чуть пораньше подойти к дому подруги – до того еще, как под балконом собралась толпа?..То ли что-то задержало, то ли кто-то что-то не так сказал или сделал… – и вот итог: деревянный крест…
Постояв у могилы Лениного брата, я решила отделиться. Они пойдут вправо – по плитам, а я налево к могиле отца – по размоченной талой водой глине.
Синий, однако, вызвался идти со мной.
Ленка наполнила в путь нам стаканы. Вино для меня. Для мужчин – если уместно выражаться еще во множественном числе – водка. На закусь положила блины с ветчиной. Кроме того, у меня были живые цветы и свечечка, защищаемая корпусом от непогоды.
День был ясный. Вербное воскресенье как-никак. Однако, когда мы вышли, тени от пробегающих облаков с каждой минутой все чаще и чаще настигали нас.
Миновав сиреневую «Мазду» с тонированными стеклами, мы свернули с асфальтовой аллеи и завиляли в узких межмогильных рядках среди открытых озерец и заросших прошлогодней травой болотец.
Я с тоской смотрела на свои изящные туфельки, купленные вчера в «Оддинго». Иногда снимала их и по возможности помогала им избавиться от налипших кусочков грязи. И старалась не глядеть в сторону башмаков своего спутника, которые и в лучшие-то времена не способны были вызвать никаких чувств к себе, даже платонических, а сейчас от липучей грязи, должно быть, представляли из себя нечто
Не знаю почему, но мужская обувь реально могла привести меня в бешенство. Ленка говорила, что в прошлой жизни я была собакой, которой приходилось регулярно отведывать хозяйского башмака.
В любом случае, я была как струна, и мне не хотелось лишних впечатлений.
Номер могилы отца совпадал с датой его рождения и, казалось, ничего не было проще, чем найти его могилу и отдать дань памяти и любви.
Не тут-то было. Началось все с того, что Синий выронил блины.
– Не повалявши, не поешь, – сказал он, отряхивая их и закладывая обратно в кособокий контейнер.
Потом я пролила красное вино на белые манжеты куртки.
Затем, оступившись, я присела на цоколь одной из могил, благо, что они, будучи муниципальными, так тесно примыкали друг к дружке, что при всем желании трудно было промахнуться.
Мы отхлебнули по паре глотков изо всех трех стаканов, чтоб напрасно не поливать чужие могилы. При этом мой спутник выразительно икнул, все равно что поставил печать на нашем решении.
Наконец мы тронулись дальше.
Контейнер с блинами продолжали пикировать вниз, и однажды – в сопровождении своего уважаемого носителя – алкаша Олега Синего.
Когда передо мной задрались и задергались ноги-спички в драных джинсиках, я не сразу поняла, что это было, и не успела закрыть в ужасе лицо руками. Поэтому взгляд поневоле задержался на болотного цвета огромных бутцах и кошмарных неоновых шнурках, концы которых змейками мелькнули перед моим носом на расстоянии вытянутой руки.
Меня прорвало. Я взяла своего телохранителя под руку, как за крыло подстреленного аиста, и сказала жалостным тоном:
– Послушай, Синенький, на фига ты надел эти лыжи?.. Они тебя на себе не держат?.. Вай-вай. Держись тогда за меня… чтоб тебя! А завтра – ты понял? – продай их антиквару! И обязательно за большие деньги, ладно? Скажешь, что Джек Лондон на них в Клондайк ходил. Тебе завещал. Запомнил? Клондайк! Клон-дайк!