Ночь перед казнью выдалась самой тягостной и задумчивой в недолгой еще жизни Юлии, оно и понятно. Думала ли она, хрупкая, девятнадцатилетняя, что дело примет столь внезапный и скверный оборот? Еще вчера она значилась обычной студенткой лесоторгового училища макондовского уезда, и вот те раз. Юность всегда полна размышлений о своем будущем: как-то там все сложится? Но существуют, пожалуй, сценарии, которые почти невозможно примерить на себя. Казнь – это ведь для всяких престарелых негодяев, сотворивших нечто безжалостное, запредельное… Поразмышлять той бесконечной ночью, словом, было над чем.
Изрядно затрудняло движение мысли то обстоятельство, что в помещении подвального типа, где ее удерживали в оковах, раздражающе моргал ядовитый свет, и надоедливо булькала старинная электронная музыка из прошлого столетия. Специально. Разумеется, чтобы жертва не имела шансов даже попытаться сформулировать какие-либо оправдательные доводы, чтобы в качестве последнего слова те не прозвучали вдруг убедительно или трогательно. Хотя, известное дело, окажись на ее месте даже матерый оратор Демосфен, и тот едва ли выкрутился бы из подобного переплета. Процент оправдательных приговоров в Макондово, как и в среднем по Сверхимперии, был невелик – порядка 0,07 %. А уж в показательных процессах прецедентов не случалось вовсе. Тем не менее карательная машина считала не лишним перестраховываться и создавать бессонные условия содержания для заживо приговоренных.
Юлия не знала точно, где именно находится, только догадывалась. И догадки эти были верны. Естественно, ее привезли в подземелье извечного долгостроя, недавно, справедливости ради, все-таки с помпой распахнутого. Огромное по здешним меркам 30-ти этажное здание Дворца Комитета бедноты стало новой градообразующей доминантой и настоящим центром притяжения для населения, не привычного к архитектурным открытиям. И хотя комплексы строений из черного стекла пока относились к новинкам, застенки функционировали уже давненько, успев снискать определенную репутацию.
Свет притух, пластинка заглохла, скрипнула дверь. На пороге обозначились два силуэта. Один из них застыл на входе, второй же направился и, тяжело дыша, приближался к пленнице, пока не представился государственным защитником Мамаевым. Небрежно взглянув на подопечную, тот шаблонным голосом занудил свое: всякое сопротивление бесполезно, и потому он настоятельно рекомендует чистосердечно признать полноту вины и соглашаться на все, а не то… Юлия промолчала. В силуэте второго визитера без труда угадывалась фигура самого Админа Макондово – Жутина Вадима Вадимовича, некрупных габаритов белобрысого мужичонки неопределенных лет, без особых примет и отличительных черт. Да-да, того самого, которому она, дочь китайского лесоруба и местной ткачихи, не так давно посмела отказать в утехах, приглянувшись своею свежестью высокому лицу на обочине дороги, возвращаясь после учебы. В том-то, собственно говоря, скорее всего и заключалась причина ее пребывания здесь. Полузащитник Мамаев, помявшись и покрутившись вокруг да около, еще раз пробубнил дельные советы, и со словами: «Не дури, малая», как верный пес поплелся к двери, поскольку хозяин уже куда-то исчез. После его ухода одиночество перестало казаться таким уж дурным положением. На подвешенном против нее мониторе незримая рука заботливо включила документалку про средневековые пытки.