Анна Силантьевна болела уж который год. Каждый новый день приводил её в отчаяние. Жизнь была для неё тяжёлой ношей, почти непосильной. Болезнь, которая сидела в ней уже лет десять, не давала ей насладиться радостью жизни, не давала ей возможности взглянуть на рождение нового дня с восторгом, который она раньше испытывала почти каждое утро.
В один из дней мрачной череды её одинокой и болезненной жизни в избу кто-то постучался. Анна Силантьевна с трудом приподнялась с кровати и еле-еле доковыляла до двери. Даже не спрашивая кто там за дверью, она открыла её. На пороге дома стоял дед не дед, но и не добрый молодец. Окладистая белая борода говорила о пришедшем, что он не молод, но осанистая, стройная фигура говорила, что он и не стар.
– Доброго здоровья тебе, девица, – поприветствовал дед Анну Силантьевну. И поклонился ей стоя на пороге. – Разрешишь ли войти?
Женщина улыбнулась, уж давно не говорили ей, что она девица. Да и какая она в самом деле девица, коль ей уж перевалило за восемьдесят. Она, немного смутясь и своего вида, и своей хромоты, заковыляла к печи. И проговорила страннику:
– Входи, мил человек, коли надобно. Есть ли хочешь? Пить ли хочешь? Говори. И накормлю тебя, если голоден ты, и водицы иль чая налью, если жажда тебя иссушила.
– Если есть чай липовый, то изопью я его с радостью. Но пришёл я скорее тебе в помощь. Двор меня твой к себе призвал. Да сказал, что сильно больна хозяйка, суставами мучается который уж год.
Подкосились колени у Анны Силантьевны от таких слов странника.
– Откуда же ведомо тебе, мил человек, о болезни моей? Али Настасья, соседка моя, сказала об этом?
– Нет же, не Настасья-соседка, говорю тебе, девица, что двор твой кричал и звал меня на помощь тебе.
Хозяйка, как ни тяжело ей было с чайником управиться да кружки на стол выставить, всё ж справилась с непосильной для неё задачей. Хотя пришелец и порывался ей помочь, а она всё отмахивалась от него. Сама, мол, всё сделаю.
– Как же дворы теперь людей звать научились? – заглянула в глаза страннику женщина. – А може ты ведьмы сын или колдун? – И она перекрестилась сама и перекрестила избу, и поклонилась иконке, что в углу над кроватью приютилась.
– Ни то, ни другое, – ответил пришелец. – Человек я обычный. Имя моё Матвей, а по отчеству я Михалыч. Хошь по имени называй меня, хошь по отчеству, как тебе сподручнее будет, девица.
– Какая же я девица? Была девицей, да красавицей, а теперь уж избушка на курьих ножках от моей былой красы осталась. Глянь-ка, суставы никудышние стали. Не мнусь я и не гнусь. А если и делаю работу по дому, то с таким трудом, и с такой болью, что хоть волком вой. Да и ты, Матвей, зови меня попросту – Нютой, али Силантьевной, как тебе понравится.
– Ну вот и хорошо, что мы познакомились. Нюта, девица ты всё равно для меня, – молвил Матвей. – Мне годков-то уж поболе чем тебе. Уж месяца три назад как девяносто три мне исполнилось.
– Да быть того не может, – воскликнула Анна Силантьевна. – Тебе от силы шестьдесят. Хотя и выглядишь ты дедом, но это твоя борода тебе возраста добавляет.
– Не будем, Нюта, о возрасте говорить, не за тем я пришёл. Я же говорю, что двор твой меня кликал. Звал, манил, говорил: Зайди, Матвей, есть надежда на то, что сможешь помочь человеку выздороветь.