⇚ На страницу книги

Читать Меня звали Маленьким Принцем

Шрифт
Интервал

Два ноября

Ноябрь первый.

Вот и всё, успокойся.

Проиграна осень.

Никого не вернуть.

И растяжку не снять.

И тропа, и последний матюг – всё уйдёт.


Драный тельник стирай в дикой горной реке,

Спиртом жги пропотевшую душу.

Собирайся в Россию и до одуренья кури.

Может быть, на московском бульваре

Остались живые?


Вдруг услышит патруль у метро,

То, как ты материшь эту осень.

Что спасёт? Ничего не спасёт,

Если сдохнуть решил.


Там, на улочке, в центре Москвы, перед входом в кабак,

Оторвись от земли и пошли всех на землю обратно.


Торопясь на работу, где больше никто не стреляет,

Покупать сигареты и думать, что купишь авто.


Только ночью по-прежнему снится чужая тропа.

И опять просыпаешься утром, прикрытия нет.


И тебе остаётся ноябрь, гнусный месяц настоек из яда и спирта.

Ноет, ноет, поёт над тобой и в тебе – арматура упрёка.

Так накрылась листами брони голубая мечта.


Ной, а где же ковчег?

Я БЫ – что ты теперь не сумел – уж того не сумеешь…


Шёл ноябрь того заполошного дикого года.

Тонким карандашом отмечал: кто сегодня погиб.

И боялся звонков, потому что звонили сказать,

Кто растяжку задел на тропе в этот раз, в этот раз…


Ноябрь второй.

Та общага на улице Руставели,

Номер дома – 911.

И пахучая кухня, тараканы-звери,

И отсутствие самых желанных мужчин.


Улыбаясь, проспать сезон,

Дозвониться и докурить.

И смеясь, расплескать на весь коридор:

– ПОДЪЁМ!!!


И готовиться по ночам,

Под гитарный разлад рулад.

За окном непривычно остра

Телебашня.


И вызванивала телебашня,

Тонкой звонкой иглой-антенной,

Точным карандашом по небу

Расставляя знаки препинанья.


Всё черкала какой-то странный

Непонятный сценарий судьбы.

Не уснуть на холодной койке

Плацкарта своей души.


Но спала вкруг меня общага,

Где на верхней скрипучей полке,

Я высмаливала до фильтра

Третью пачку «Мальборо»

Воимя сессионного Ноября.


Конец Ноября

Я сдала ту сессию, как-никак,

По закону, чисто, базара нет.

До разбора полётов лечила себя

Коньяком, что припрятан давно.


Проползая по сонным Сокольникам,

Улыбалась Пожарке на уголке,

Научив себя говорить «нельзя»,

Это значит – не лезть в дерьмо.


Был декабрь, очень плохой коньяк –

Ни согреть, ни спиться. Уже плевать.

Можно пить. Значит, будем, брат.


А к закату снова вокзальный бред,

До скончанья дня, где спасенья нет

От себя самой. И багажник мой

Полон книг. Моих первых книг.


Всё не так случилось, совсем не так.

Сами от себя убегали, да.

Это осень кончается,

Осень, брат.


А на рассвете встал Воронеж

У изголовья: «Ну, здравствуй, здравствуй!

Здравствуй, сегодня,

У микрофона,

Вспомни о том, что такое счастье.


Вспомни, пропаханные твоим взглядом

Те километры – от Пензы к Кронштадту,

Вспомни, что вместе – не значит рядом…»


После Воронежа – на северо-запад.


P.S.

Северо-запад, маршрут мой вечный,

Среди попоек, мужчин и женщин,

Трассами, тропами, километрами,

Без обещания.

Без ответа.

2005-2007

Попытка бегства

Прошлогоднее пожарище тревожить,

Ворошить и ворошить солёный уголь.

Звать и звать огонь: «Ну, что же ты? Ну, что же?»

И найти зазимовавший в шишке рубль.


Утаить в карман зелёную монету.

Что искать огня? Метель шарманку крутит.

Я уеду разносить тоску по свету,

В города. Туда, где оставались люди.


Только там, лохматя облачное стадо,

Сосны вычерпают озеро корнями.