Глава 1. Тьма над бездною. День восьмой
Не спалось мне в ту ночь. Проснулась в четыре утра и уселась смотреть на ютьюбе демонстрацию в Хабаровске. Протесты, день восьмой. Очень символично – у всего человечества тоже день восьмой. Господь уже поработал, теперь за нами дело. Три с лишним часа не могла оторваться. Детство вспоминалось, юность…
(1) Июнь 1962 года, город Новочеркасск. Дочь нашей домработницы, девочка лет десяти или одиннадцати, которая должна была за мною присматривать (мне пять лет, родителей дома нет) берет меня с собой «смотреть революцию». Идем к заводу, смеркается, толпа, горят костры, люди в казачьих штанах с лампасами. Интересно. Приезжали начальники из Москвы, были прогнаны. Народ посылает группы людей на другие заводы – их там около двадцати, у подножья горы, на которой находится центр города. На завтра планируют поход в центр, к горсовету. Никто не расходится. Женщины с кастрюлями и пакетами раздают еду. Настроение приподнятое.
Потом было много всего – и танки, и стрельба, и развороченные мостовые, которые много лет никто не чинил, чтобы не забывали. Но в памяти осталось детское восхищение необычайным подъемом, энергией, разлитой в воздухе.
(2) Сентябрь 1973 года. Живу у бабушки в Москве, учусь на первом курсе мехмата МГУ. Бабушка посылает меня с банкой в магазин, за сметаной. Выстаиваю очередь в молочный отдел, даю банку, продавщица что-то в нее наливает. Я повторяю: «Мне сметану, пожалуйста». Она огрызается, что, мол это и есть сметана. Я возмущенно возражаю: «Сметана не льётся!» Очередь разражается гомерическим хохотом, и меня начинают расспрашивать, из какой глуши я приехала. А потом – объяснять про Москву. Оказывается, если сметана льется, то это хорошо, поскольку её просто водой разбавили. А если не льётся – значит, еще и мелко нарезанной туалетной бумаги намешали. Дома сметана называлась развесной, а здесь – разливной. Недоумение. Почему смеются? Где лампасы? Когда будем зажигать?
(3) Июнь 1974 года, прилетела к родителям в Новочеркасск, привезла из Москвы 1 кг сливочного масла. Иду в магазин за хлебом, вижу – масло продают. Вот думаю, куплю, покажу родителям, чтобы не заставляли меня из Москвы таскать. Подхожу поближе и обнаруживаю змееобразную очередь, с разделителями (нынче такие во всех больших аэропортах имеются, но тогда я ее впервые увидела). В очереди стоит бывшая одноклассница, кричу ей: «Танечка, возьми мне грамм двести.» Очередь разражается смехом, и я вдруг замечаю, что вся очередь состоит из беременных женщин. Кто-то поясняет, что сливочное масло дают по 100 грамм в руки один раз в месяц, при сроке беременности от пяти месяцев и более. Хватит на сегодня. Хабаровская музыка навеяла. Удачи вам, хабаровчане!
Те, кого в детстве туалетной бумагой кормили, не зажигают костров даже тогда, когда их собственных детей отравленной пригожинской едой в школе отоваривают. А Фургал узнал на каком-то заседании, что детям в школе теплая еда положена, но денег на нее нет, поэтому получают её только дети богатых родителей (сами платят) и калеки, но этим – второе меню, дешевое. Фургал изменился лицом, как сказали бы в позапрошлом веке, и слегка севшим голосом спросил: «Вы понимаете, что мы делаем?»