1
‒ Христос воскресе из мертвых, ‒ донёсся бубнящий гул из кособокой церкви на окраине Москвы, ‒ смертию смерть поправ…
«И сущим во гробех живот даровав», ‒ мысленно допел я. Одиннадцать лет в церкви не был, а до сих пор подхватываю знакомые с детства слова пасхального тропаря.
К чёрту тропарь, к чёрту церковь. Как я молился тогда, чтобы бесплотная тварь, называемая богом, не забирала отца и мать! Рак ‒ у обоих. И умерли почти в один день. Почти как в сказке. Почти. Никто не спас. Почему бы всеблагому творцу не услышать мольбы девятнадцатилетнего призывника? Нет, Он слушать не захотел. Забрал обоих. И потом ещё измывался в военной части, избивал в закутке хозблока, поливал мочой, ломал о башку стулья… Не сам, конечно, но руками «сослуживцев». Тупых мудаков с прыщами, гниющими в сыром климате грёбаного Сахалина.
Ладно, что уж там… Сам не святой. У них там – Пасха, а у нас – спиритический сеанс.
Колокольный звон разгремелся, и я украдкой, точно почуяв чей-то взгляд, свернул в подворотню, взбежал на ступеньки облупленного крыльца. Квартира 67, домофон. Первый гудок не успел проныть, как дверь открыли. Ждут своих.
В прихожей сбрасываю мокрые ботинки, в сырых носках шлёпаю по стёртому линолеуму. Бабушка Елена, как всегда до противного приветливая, розовой ручкой толкает в плечо: я последний, все уже собрались. Ведь понимаю, что для неё это – бизнес, что её даже не Еленой зовут, а Светланой Ивановной. Елена – это в честь Блаватской или Рерих, уж не знаю… И всё равно мурашки по коже от этой её тёплой ладошки, от полупоклона седой головы, от слащавой улыбочки, раздвинутой двумя выпирающими, как у кролика, резцами. Как будто я на священнодействие пришёл, как будто – в первый раз.
В затемнённой комнате тихо и душно, точно вместо воздуха ‒ вата. Пахнет сандаловыми свечами, женским дезодорантом Драй и мокрыми ногами. Винтажная лампа даже не высвечивает узора на обоях и цвета плотных штор. Лица пяти человек за круглым столом озарены холодным светом, отчего кажутся синюшными. Князь Максим бормочет начинальную молитву, его острые усы подрагивают, будто в усмешке. Сухой голос летает по комнате, пылинками оседает в ушах. Поминаются воздушные духи, индийские цари и зачем-то Богородица. Князь Максим – медиум со стажем, ему семьдесят пять лет, на нём красное кимоно и колпак со звёздами. Бутафория, конечно… Но я знаю, что он не шарлатан.
Беззвучно киваю собравшимся, ловлю испуганные взгляды клиентов ‒ мужчины и женщины средних лет. Новички, сразу видно. Перед каждым стоит кружка с чаем и вазочка с шоколадным печеньем. Их должны были предупредить, что будет съёмка, так что я на них внимания не обращаю.
Ещё две женщины – бывалые. Натая и Алейя. И кто им эти имена подсказал? Зимуют в индийских Гималаях, летом ездят по русским монастырям. Странно, что их оттуда ещё пинками не гонят… На сеансе они для антуража, ничего стоящего сами не умеют.
Я надеваю на лоб гоупрошку, включаю запись, ставлю штатив с камерой так, чтобы все присутствующие попали в кадр. В полумраке качество будет не ахти, но зрителям на ютубе лучше и не надо. Повышает достоверность, так сказать… Проверяю микрофон, настройка на объёмный звук. Шумы в Саундфордже подчищу. И не все шумы удалять надо.