Когда я умер
Не было никого
Кто бы это опроверг.
Е. Летов
Автобус свернул на Садовую и, приблизившись к дому культуры асбестоцементного завода, чуть притормозил. Пассажиры дружно ухватились за поручни. Карпов, прижатый к ледяным дверям, сделал судорожную попытку найти точку опоры и на случай, если сохранить равновесие не удастся, наметил крепкую спину в черном пальто.
Коренные жители Оконечинска знали, что маршрут номер восемь проходит через огромную рытвину, которую автобусу никак не миновать, – разве что он выйдет на встречную полосу. Карпову же, как оконечинцу некоренному, пришлось прочувствовать эту особенность местного ландшафта собственной макушкой. Даже спустя полтора года он безошибочно узнавал салон, в котором получил «боевое крещение»: небольшую вмятину в потолке над задней площадкой так и не выправили. То ли по лености, то ли, как говорится, в назидание.
Приготовившись подпрыгнуть на ухабе, пассажиры замерли. Нудный ребенок, изводивший соседей своими капризами, и тот – притих, вцепившись в напряженную ногу родителя.
Ожидание ямы растянулось на несколько нервных секунд, после чего люди опасливо зашевелились. Сидевшие у окон, не сговариваясь, стали продувать в замерзшем стекле маленькие слезящиеся лунки. Карпов расцарапал иней на узком дверном оконце и не без труда разглядел приземистое здание с крупными буквами на фасаде: «ДК АЦЗ», рядом с традиционными колоннами которого, обглоданная временем и непогодой, зябла статуя в виде мужика с лопатой.
Скульптура напоминала замок из песка, подточенный прибоем: ноги утратили ступни и округлились в слоновьи тумбы; свободная рука, когда-то указывавшая на залежи полезных ископаемых, укоротилась до культи, из которой страшно торчала бурая арматурина. Черты лица стерлись, и голова стала похожа на болванку. Единственной уцелевшей частью тела каменного человека была огромная лопата, сработанная из нержавейки. Весной, умытая первым дождем и еще не засиженная птицами, она блестела особенно ярко.
Но до весны – еще жить.
Водитель поддал газа, и Карпов заметил на дороге оранжевые жилетки. Автобус все-таки объехал яму, вернее, копошившихся вокруг нее рабочих.
– Тьфу, иттить иху мать! – крякнул краснолицый дед в солдатской шапке. – Вот же удумали – зимой асвальт ложить!
– Никакой не асфальт, – откликнулся пассажир в пальто. – Гравием засыпали. Правильно.
– Ну, дождались! – обрадовалась дама с кроличьим воротником.
– Пиисят годков помню эту дырку, – сокрушался дед, – так и до лета уж потерпели бы.
Продолжение дискуссии Карпов не слушал, все реплики были известны наперед. Но одна фраза все же проникла в черепную коробку и зашевелилась там холодной жабой: «дождались».
В желудке свился клубок страха и, поднявшись в легкие, заполонил грудную клетку.
Дождались.
Карпова бросило в жар, и он, как при тяжелом гриппе, вдруг ощутил хруст каждого сустава, писк каждого сухожилия. Ему стало невыносимо душно в переполненном автобусе, но, выскочив на остановке, он так и не смог вздохнуть свободно – морозный воздух перехватил горло и там застрял.
Дождались!
Мэр наконец-то решил привести дорогу в порядок. Сын Марины Анатольевны больше не шляется со всякой шпаной – готовится к поступлению в институт, а Петр Семенович перестал склонять подчиненных девушек к сожительству.