По телевизору показывали задорных девчонок с прыгучими грудями, пригожих стариков, голозадых детей, показывали полосатые зонты, пестрые матрасы, ладные тележки с мороженым и не только, какие-то флажки, мячи, надувные игрушки и, конечно, слепящий песок. Все это сливалось, перемешивалось и так сильно радовалось, что вызывало отвращение.
Антон бросил окурок в форточку и, с натугой выдув из легких остатки дыма, пошел на кухню. По дороге он глухо кашлянул и заглянул в ванную, чтобы сплюнуть.
Надо прекращать, с тоской подумал он. Курить до завтрака – последнее дело.
На ночь окно оставалось открытым, но дышать от этого было не легче. Всю неделю ветер дул куда-то не туда, и запах пепельницы, вместо того, чтобы развеиваться, приобретал коньячную выдержку.
Антон остановился и машинально поискал на полке таблетки. Голова пока не болела, но была какой-то чужой, словно пришитой от покойника; мысли плелись по кругу и касались лишь того, что попадало в поле зрения. Чайник, стакан… Где таблетки-то?
Антон приподнял на столе покоробившуюся «Экстру-М», затем снова пошарил на полке и, наконец, нашел. Выдавив из упаковки белое колесико «спазгана», он запил его двумя глотками воды и открыл холодильник.
Остатки супа. Бр-р-р… Надо будет вылить. Котлеты заветрели и потемнели. Выкидывать жалко. Ладно, потом разберемся… Во! Яичница. Хотя, вчера ведь ел. И позавчера, кажется, тоже. Говорят, много яиц – вредно. Надо будет как-то… как-нибудь…
Антон забыл нужное слово и, пока вспоминал, зажег конфорку. Вскоре сковорода нагрелась, и он, разбив над ней три яйца, присел на табуретку.
«Разнообразить» – вот оно, это слово. Надо будет как-то разнообразить, подумал Антон, двигая к себе пачку сигарет.
С разнообразием у него было плохо – уже неделю, с того самого дня, когда Вика вернулась к маме. Со среды… или нет, со вторника…
Нереально красивая девушка с неправдоподобным именем. Вика, Виктория… Он поначалу даже не верил, думал – Надя какая-нибудь, ну, Ира в крайнем случае. А то уж очень много их было в Серебряном Бору – сплошные Вики, Анжелы да Дианы…
Зря не верил. Вика не стала спорить, просто показала паспорт. Действительно, Виктория. Виктория Васильевна. Смешно…
К спине приклеилось солнце, и Антон пересел на другой угол. Вика незадолго до ухода сняла занавески, и он пятый день страдал от тяжелого жгучего света. Надо будет постирать. Занавески. Да, надо… Не сегодня.
Он недоуменно посмотрел на горящую спичку, потом, сведя глаза к переносице, – на торчащую во рту сигарету. Тьфу! Сколько ж можно?!
Антон протянул руку к окну, но спохватившись, сделал какое-то вялое движение, будто провожал улетевшую муху.
К концу июля Москва, устав бороться с летом, сдалась. Дома раскалились, деревья пропитались черной пылью, а земля под ними закаменела и разошлась глубокими трещинами. Люди жались в тень, будто прятались от дождя, и даже ребятишки бродили по двору, как пенсионеры, – медленно и грузно.
Тогда был такой же день. Июнь? Июль? Разве вспомнишь… Жара стояла невыносимая, Антон только на пляже и спасался.
Это что же?.. Год уже прошел? Целый год вместе? Вообще-то, можно было и решиться. Пора было решаться – так считала Вика. Он, вроде, не спорил, но продолжал тянуть – из какого-то странного принципа, всем известного, но никому не понятного. И чем больше Вика намекала, тем приятней Антону было ее испытывать…