Я лежу на правом боку в чужой постели, почти уткнувшись носом в затылок случайного любовника, мучительно борясь с искушением трогательно обнять его сзади и нежно поцеловать в сводящую меня с ума шею. Кто научил мальчишку пользоваться парфюмом, какой из существующих на земле демонов-искусителей подсунул ему злосчастный пузырёк с приворотным зельем и почему бог не покарал меня отсутствием обоняния или хотя бы легким насморком, за все мои грехи, в тот злополучный вечер нашего первого свидания? Я не могу спокойно работать и почти не в состоянии думать о чём-либо ещё, кроме НЕГО, его запаха и своего безумия.
Я неловко поворачиваюсь и, невольно потревожив сон поймавшего меня в свои сети негодника, оказываюсь в его крепких объятиях, зацелованная с ног до головы. Он-то ничего не стесняется! Он может целовать меня столько и туда, сколько и куда захочет! Ведь из нас двоих именно я взрослая и разумная женщина, обязанная (Кому? Чему?) держать себя в руках и не позволять излишних вольностей. Кто это придумал? Не знаю. Но я держусь, как стойкий оловянный солдатик… Будьте вы прокляты, врущие детям о жизни сказки моего детства! Держусь и глотаю солёные сопли, сидя с подружкой за очередным бокалом сухого вина, пока никто нас не видит. Да, тягучая носоглоточная жидкость не заставляет себя долго ждать, когда эмоциональный остов невротической личности в очередной раз бессовестно расшатывается. Но на обоняние мои сегодняшние сопли не влияют – всё, что не нужно, я уже унюхала.
– Наташа, ты же знаешь, что это несерьёзно.
– Конечно, знаю.
– У вас просто секс.
– Естественно.
– Зашибись.
– Прекрасно.
Но отчего же мне так хочется плакать, смешно сморщив свою милую мордашку, и отбрыкиваться от призывов к благоразумию стройными ногами. Совсем, как в детстве, от манной каши или ещё чего-нибудь такого же бесконечно противного?
– Хочу-у-у, пусть несерьёзно, но, чтоб было-о-о…
Но всем известно, что несерьёзное долгим не бывает, потому что даже вовсе несерьёзное становится пиздец каким серьёзным, когда слишком долго. Нужно переключиться. Да, на пару лет в самый раз. В те наполненные запахом коньяка и авантюрных приключений дни, когда на сердце было спокойно, а в кармане, не смотря на ежедневную востребованность, пусто.
Белобрысый и пухленький Стасик стоит напротив меня, неторопливо покуривая трубку, придающую, как он думает, его едва опушившейся растительностью юной моське столь желанного им статуса взрослого дядьки, и увлеченно объясняет мне, в чём не согласен с Фрейдом по части психоанализа. Я делаю вид, что слушаю, время от времени теребя пальцами короткую и вызывающе пёструю юбку-ламбаду и переминаясь с ноги на ногу в опасных белых босоножках на высоченных каблуках. Курю сигаретку.
– Думаю, нужно кому-то сходить в магазин, – наконец, вворачиваю я давно зудящее на кончике языка пожелание и от души затягиваюсь вонючим табачным дымом, – А то потом нигде не купим.
– Наверняка, кто-нибудь приторговывает. Тут же деревня, – авторитетно сдвигая брови, вещает премудрый Стасик и многозначительно почёсывает свободной рукой левую щеку.
– Ты знаешь, кто торгует? Не знаешь? И я не знаю! Так что давай чеши, – я даже подрыгиваю ногой от нетерпения, – Мне срочно нужно пожрать и снять эти чертовы каблуки! Невозможно ноги болят! Стасик, давай-давай! В магазин быстренько.