ТАУ-РИШ
Часть 1. Башня
Шурх, шурх, шурх – били по воздуху громадные птичьи крылья. Холодный ветер раздувал белую рубашонку Ивашки, теребил его светлые кудри. Мальчишка не мог даже громко плакать – дух захватило от ужаса и странного восторга. Он лишь судорожно всхлипывал, цепляясь одеревеневшими скрюченными пальцами за гладкие и шелковистые птичьи перья.
Гуси равномерно взмахивали крыльями – шурх, шурх, шурх. Но Ивашке мерещился ещё какой-то звук, исходящий от них – такое же равномерное монотонное жужжание. Далеко-далеко внизу – там, куда Ивашка не смел смотреть, потому что у него кружилась голова, – в предутреннем зябком тумане плыла земля. Верхушки тёмных мохнатых елей, шелестящие ветки осин будто провожали его, скорбно кланяясь вслед.
В непроглядной дали осталась родная деревня, отец с матерью, сестрёнка Машутка.
Ивашка понял, что никогда-никогда не увидит их больше.
Он длинно всхлипнул. Слёзы двумя дорожками высыхали на его побелевшем лице.
Деревья внизу вдруг расступились – и на прогалину будто выскочила вросшая в землю и показавшаяся крохотной с такой высоты бревенчатая избушка. Ивашка растерянно моргнул и пригляделся повнимательнее – любопытство пересилило страх перед высотой. Нет, избушка вовсе не вросла в землю! Она стояла на двух широко расставленных, огромных птичьих лапах! А на коньке крыши торчали и скалились белёсые человеческие черепа!
Оцепенев от ужаса, Ивашка изо всех сил, до боли зажмурил глаза. Он не хотел, не хотел этого видеть!
Гуси начали плавно снижаться, круг за кругом, пока не опустились на землю точнехонько возле избушки.
Так и не посмевшего разлепить веки Ивашку подхватили под мышки чьи-то жёсткие крючковатые пальцы, больно впиваясь в рёбра.
Ивашка едва приоткрыл один глаз и смутно различил над собою морщинистое тёмное старушечье лицо, седые волосы, обвязанные платком, светящийся холодным острым интересом взгляд из-под кустистых бровей.
Баба Яга! Мамка сказывала о ней сказки одну страшнее другой.
– Бабушка, – обмирая, надрывно прошептал мальчик, – бабушка, ты меня съешь?
В ответ у него над головой раздался хриплый, каркающий старухин смех.
– Нет, милок, – басом проговорила она, – не съем, если ты будешь меня слушаться.
– Я буду, буду, – взахлёб, торопливо поклялся Ивашка, понимая, что ещё немного, и он позорно обмочится. – Я буду, ей-Богу!
…Проснувшись, он рывком сел на постели, чувствуя, что и правда чуть не обмочил её.
Сердце отчаянно рвалось у него из груди, и он машинально прижал к рёбрам растопыренные пальцы.
– Бабушка! – тихо и безнадёжно позвал он, лихорадочно озираясь по сторонам.
Но её здесь не было. Она никогда не приходила сюда. Приходил только чёрный чародей.
Ивашка медленно спустил на холодный каменный пол босые ноги и побрёл сперва к лестнице, а потом вниз – в нужник, чуть пошатываясь и цепляясь плечом за шершавую стену.
Как же он ненавидел этот проклятый сон.
И эту башню, где был заперт вот уже десять лет.
* * *
Ивашка выглянул в окно на едва слышный шум, раздавшийся в глубине леса. На щеке у него осталось пятнышко белой краски, которой он замазывал изрисованную раньше часть стены под новые рисунки. Длинные волосы он кое-как собрал на затылке в спутанный пучок. Волосы эти, золотистые, как колосья пшеницы, ему только мешали. Он отрешённо подумал, что волки, должно быть, гонят по лесу оленя.