Высокий, стройный, статный силуэт
Возник в софитах, в золото одет.
Фигуру эту знали все дома,
Его лицом пестрила вся страна.
Как улыбнётся – уходил покой,
Ведь солнца свет стыдливо прятал зной.
Не мог сравниться с ним людской поток,
Что каждый день ступал в завод из года в год.
Любой смотрел на персонажа снизу вверх
И думал : «Почему мне не везёт крупнее всех?».
И сетовал на свой порядок дня,
И что давно он не видал в глазах огня.
Он представлял себя героем тех новелл,
Что так жена читать просила, но он не хотел.
Воздвиг в мечтах газон и речку у окна,
«Ведь так у всех богатых»– думал старина.
Затем он выпил свой остывший чай,
Который вдруг вернул его в родимый край.
Работник вздрогнул, чуть оцепенел,
Но тут же вспомнил весь порядок дел.
Поднявшись по скрипучей лестнице в ночной тиши,
Он захрапел и утонул в своей глуши.
Вдруг разбудил его весьма тяжёлый стук.
«Неужто у жены такой чудной каблук?
Теперь-то вряд ли я забуду ее зов,
Ведь мне не хочется ловить таких даров»-
Сквозь сон пролепетал с улыбкой он,
Но стук вдруг превратился в жуткий звон.
Пришлось подняться и найти очки,
Но тот звонок уже напоминал толчки.
Спустился он по памяти своей,
Ведь дальше рук не видел, хоть убей.
–Жена замки сменила? Что за вздор?
– О, вы проснулись, вам помочь, синьор?
– Вы кто? – испуганно округлил он глаза.
– Я ваш слуга. Ну, хватит шуток, к вам сестра
Сестра? Была ли у него сестра?
Он сам не понял – в голове дыра.
Очки подали – обмер, стих, умолк.
Он чуть не рухнул: «Витражи…А потолок…»
Взглянул в окно: река, зелёненький газон.
– Я на курорте!
– Я передам, что вам нельзя бурбон…
– О, братец, ты же весь в поту…
Ты заболел? – услышали сестру.
– О нет, не беспокойся обо мне.
«Я сам не знаю, что я, кто я, где»-
Подумал он и сделал стойкий вид.
Он знал, что это их хотя бы вразумит.
«Ведь это сон? Иль я сошёл с ума?»-
Крутилось в голове до вечера с утра.
Он осмотрел хоромы, вышел в сад.
«Я умер, может? И попал ли в ад?»
Да, думы тяжки, нет тебе покоя.
Но что-то я не вижу, что ты плачешь с горя.
Уж пару дней прошло, а он привык.
Вино подай, сыры, балык.
И нет ни нотки грусти в голосе его:
« Сам Бог велел меня сюда и одного…»
Шли дни, недели, радость в нем жила.