Про череп, дохлых жуков и хорошую девочку Катю.
Однажды в детстве мне сказали, что к нам снова едет хорошая девочка Катя. Для меня – просто Катька. Моя двоюродная сестра.
Между нами было ничего.
Такое, знаете, зубастое ничего, оно бывает между детьми, которых свели взрослые со словами "вот тебе хорошая девочка на два месяца, вы будете спать в одной кровати и подружитесь. Покажи ей свою коллекцию дохлых жуков, крыло голубя и домик на дереве".
Катьке говорили, что хорошая девочка Саша уже прочитала все книги дома и у соседей.
Мне говорили, что хорошая девочка Катя выше всех развлечений ценит возможность постирать свои платья и помыть посуду за всеми членами семьи.
Предчувствуя очередное весёлое лето "не-ходи-с-Катей-на-озеро-она-утонет-не-бери-Катю-в-лес-она-боится-выкинь-дохлых-жуков-Катя-плачет" я поняла, что нужно что-то решать.
Кругосветное путешествие провалилось: на меня настучали соседи.
Направляясь в сторону леса с рюкзаком, в дедушкиной шляпе и с его же большой палкой, я была слишком очевидна.
Оставалось сделать так, чтобы Катька сама захотела домой. Кажется, в предыдущие годы ей было со мной слишком весело.
Я не придумала ничего умнее, как из большого листа плотной белой бумаги – дедушка припас, воздушного змея с нами, дурами, делать – вырезать большой череп с клыками и намазать его дедушкиной же светящейся краской.
План был такой: хорошая девочка Катя выходит из машины.
Из ниоткуда, прикреплённый леской к верхушке разлапистой сливы у калитки, медленно и тихо спускается череп.
Хорошую девочку Катю засасывает обратно в машину и она не приезжает больше никогда.
Я вооружилась иллюстрированной книгой о вампирах и принялась за дело.
Дохлые жуки тихо наблюдали и сочувственно качали головами.
К вечеру третьего дня я убрала лишнее со второго клыка и отошла подальше – гордо взглянуть на свою работу.
Смотря прямо в самую нутрь меня пустыми светящимися глазами, на меня надвигался череп.
Мне стало так страшно, как прежде никогда.
Я запрятала своё жуткое творчество на чердак и следующие несколько ночей не ходила в туалет. Туалет был в саду, а в сад выходило чердачное окно, и я знала, что череп подлетает к нему и ждёт, ждёт, пока ветер распахнёт болтающуюся створку, чтобы тогда…
Днём всё было в порядке. Я смущённо рассматривала так напугавший меня лист бумаги и думала о том, какой же эффект он произведёт на трусиху Катьку.
И вот – этот вечер настал.
Всё было готово; череп – уже начавший делать мне страшно – надёжно связан леской с макушкой сливы. Я тихо спускаюсь с дерева и слышу, как дедушка переговаривается через забор с соседями, у которых есть телефон. Он говорит: "Ох, значит, Катя не приедет, как жалко".
А череп – там, он прячется в густых ветках, он светит глазами, а его клыки насквозь пробивают листья, и у него уже отрастают крылья, и он летит, летит…
Как же я орала.
Все думали, что я расстроена неприездом Катьки, утешали меня.
А я орала, рвала и комкала этот чёртов череп, я пинала его ногами и втаптывала в грязь, я прижала к себе противный коричневый комок остатков и закинула его в печку, где он и сгорел на следующий день.
Но ещё долго, до конца лета или даже до начала следующего, я не садилась спиной к печке.
Потому что знала: он там, прячется в белом пепле, он светится в темноте. Он смог навсегда напугать Катьку, даже не показываясь ей на глаза. И стоит только отвернуться… .