Бьется солнце о тучи
Над моей головой…
/Б. Гребенщиков/
Старик с длинными седыми волосами, в кожаных штанах и куртке с тисненым орлом на спине сидел на высоком барном стуле в одной из кофеен Петроградской стороны, и смотрел в окно на пересечение улиц и на свой байк у тротуара. Черные штаны и, особенно, куртка придавали его фигуре брутальность и мощь, которой, скорее всего, не было в теле – в вырез футболки можно было заметить худые ключицы и морщинистую шею.
Было восемь утра. Кофейня только что открылась, кроме старика в нее успела заскочить только парочка старшеклассниц из гимназии неподалеку. Они сидели за столиком голова в голове, рассматривали что-то в телефонах, иногда хихикали.
На Старцева они не обращали никакого внимания. А это действительно был он – профессор Николай Иванович Старцев. Когда-то горячий юноша со стихами Вертинского, потом узник психбольницы, беглец из нее, затем восстановленный в правах любимый студентами преподаватель, профессор, удостоенный престижных наград и, в конце концов, изгнанный из Университета за то, что отказался прикрыть инициированный им же студенческий сатирический журнал. На обложке его очередного номера был нарисован колокол с огромной трещиной, похожей очертаниями на Урал.
– Ну, конечно, это же намек на будущую границу Сибирской республики, – сказал ему тогда коллега Гернштейн, – какой Ученый совет такое потерпит? Тем более, в такие времена!
Теперь это был просто «Профессор» без имени, без заслуг, купивший подержанный «Харлей» и втиснувшийся в общество байкеров, которое потеснилось, дало ему соответствующую роду занятий кличку, и, в общем, спокойно поделившись с ним куском своей своеобразной свободы. Старцев не говорил им, что ветер в лицо, рев моторов, удивленные или недовольные глаза пешеходов – это не свобода. Это просто одно большое звено цепи, по которому они несутся, накручивая круги. Он решил покататься с ними. Некоторое время. А потом – видно будет. Решил так, понимая, что «потом» – это не понятие, это измерение, в котором обычно оказываешься внезапно, часто не по своей воле.
Анна опаздывала. А чего ожидать от молодой женщины, талантливой и своенравной? Она обожает свою скрипку. Потому и опаздывает всегда и отовсюду – с репетиций, с концертов, от каких-то знакомых музыкантов.
Зашли две женщины бальзаковского возраста. У каждой большая сумка. Взяли по капучино и пирожному. Сели недалеко.
Из внутренних помещений вышла девушка в коричневой фирменной пилотке, в руках держала бумажный лист, оказалось – объявление. Подошла к двери, приклеила скотчем листок к стеклу. Повернулась и пошла обратно.
– Закрываетесь, что ли? – спросила одна из женщин.
– Нет, просто с шестого апреля работаем только на вынос. И доставка, – ответила девушка в пилотке.
– А! Вирус и до нас добрался, – сказала вторая.
– У нас генетическая проспиртованность, – весело добавила первая, – нас никакой вирус не возьмет!