Париж, Дворец Тюильри
Шёл тысяча шестьсот восемьдесят третий год. Морозным мартовским утром, вспугнув стаю ворон, с недовольным карканьем взметнувшуюся ввысь, два всадника пронеслись во весь опор по обледенелой дороге. Низко пригнувшись к шеям лошадей, они, казалось, полностью слились с ними, став единым целым. Словно два кентавра, ожившие и каким-то чудесным образом спустившиеся с картины античного мастера, они, радуясь желанной свободе, неслись вперёд.
Куски замёрзшей тёмной грязи вылетали из-под копыт, издающих гулкий, местами чавкающий звук. Казалось, всадников вовсе не заботят собственные жизни, потому что вместо того, чтобы попридержать коней, они то и дело пришпоривали их и подбадривали криками.
Восторженная толпа, собравшаяся по такому случаю на широком конюшенном дворе, аплодисментами поддерживала своих фаворитов. Прошло уже больше четверти часа, а лидер до сих пор не был выявлен.
Но вот дистанция между несущимися бок о бок всадниками стала увеличиваться. Тот, кто был поменьше ростом и более хрупкого телосложения, не желая мириться с ничьей, поднял хлыст, посылая скакуна вперёд. Это было сродни самоубийству. Толпа, как завороженная следившая за каждым его движением, пораженно ахнула, а две особо чувствительные дамы, потеряв от волнения сознание, весьма удачно упали прямо в объятья сопровождавших их кавалеров.
Не желая уступать, второй всадник последовал его примеру, но то ли первый скакун оказался выносливей, то ли второй – менее резвый, только его миниатюрный соперник легко преодолел последний рубеж и под ликующие вопли собравшихся первым ворвался во двор конюшни.
Не сбавляя хода, победитель, чуть перегнувшись через луку седла, выхватил из рук распорядителя главный приз – перстень с огромным, величиною с голубиное яйцо бирманским рубином и под радостный хохот присутствующих стащил с головы плотно сидевшую и завязанную под подбородком простую фетровую шляпу без каких-либо украшений. Каскад золотистых локонов густым водопадом опустился до самой талии, вызвав очередной шквал аплодисментов и восторженных восклицаний. Надев кольцо на указательный палец, победитель, а точнее сказать – победительница, подняла правую руку вверх, демонстрируя всем свой трофей.
– Вы проиграли, Веренн, – не сходя с коня, насмешливо обратилась она к заметно поникшему сопернику.
Тому оставалось лишь скрипеть зубами от досады. И дело было вовсе не в том, что ему, опытному наезднику, не удалось обскакать дерзкую девчонку, а в том, что в случае победы ему был обещан поцелуй, о котором, к вящему сожалению, теперь придётся навсегда забыть.
Ах, этот поцелуй! О нём мечтали все, кто хоть раз имел счастье повстречать юную принцессу Шанталь, три месяца назад самым чудесным образом воскресшую из мёртвых и появившуюся при французском дворе. Скольких свели с ума её свежесть и непревзойденная красота! Поэты наперебой посвящали оды сражающим наповал прекрасным глазам принцессы; придворный композитор месье Люлли отличился тем, что посвятил ей целую увертюру, которую обещал включить в одну из своих новых опер; лучшие живописцы Лебрён и Миньяр бились за право писать её портрет, а знаменитые куафёры мечтали создавать шедевры парикмахерского искусства из её шелковистых волос.