Паша брёл в направлении рынка, единственной пока точке в городе, где можно было купить сушенную рыбу. На дворе было начало Октября, то пограничное время когда бабье лето отдаёт свою короткую, но яркую жизнь серьезной, по делу рефлектирующей осени. Воздух был чист, как-будто его тоже помыли вместе с асфальтом все эти бесконечные вереницы уборочных машин. Глава города знает своё дело, усмехнулся, подумав Пашка. Он наслаждался весь свой путь, дыша по системе Стрельниковой, которой он научился ещё в академии у капеллана отца Никиты и делал ее всякий раз, когда требовалось продышаться и размяться. Это был первый за полгода выход из самоизоляции, жизнь начинала приобретать привычные формы. Забавно было наблюдать за редкими встречающимися прохожими, они робко улыбались друг другу, по привычке сохраняя между собой двухметровую дистанцию и здороваясь кивками головы.
Дойдя до рынка, Паша зашёл в знакомые ворота, отметив, что охраны нет, наверное ещё не вернулись или за ненадобностью их просто убрали, ну и хорошо. Рынок был полупустой, многие торговые точки ещё пустовали, ощерившись чёрным пластиком, которым продавцы закрыли свои прилавки, когда объявили о введении тотального карантина. Он начался сразу после Пасхи, как будто специально дали людям освятить яйца с куличами, и тем кто посмелее сходить на праздничные пасхальные службы или в гости к родственникам, словно на прощание в неизвестность, как тогда казалось.
Любимая Пашина точка с сушеной рыбой была открыта. Еще издали ему, во весь свой беззубый рот, улыбался дядя Витя-Вобла, как его звали все местные. Определить возраст дядя Вити было затруднительно, он носил окладистую, рыже-седую бороду, за которой тщательно ухаживал и благодаря которой ему можно было дать и 50 лет и все 70. Паша знал, что он тоже из военных, точнее из служб так называемых силовых, только где это сила и почему она привела его в это место, никто не знал, наверное со временем сошла, как позолота из любимой песни Митяева.