⇚ На страницу книги

Читать Добро пожаловать на тот свет

Шрифт
Интервал

Глава 1. В которой автор признается в любви к собакам, извиняется за туманное изречение мыслей и рассказывает о гастрономических пристрастиях


В тот день все сразу пошло не так. Например, я встала без будильника (случай, прямо скажу, из ряда вон), да еще на час раньше. Обычно на час раньше я вскакиваю только от мук похмельного синдрома, мчусь на кухню и открываю холодильник в надежде увидеть апельсиновый сок, оставленный всемогущим волшебником Хоттабом Похмелиновичем. Но, ах, злой старикан не оставил ни сока, ни сто грамм в запотевшей бутылке, и я, как всегда в таких случаях, пью воду из-под крана, пахнущую хлоркой и неизвестно еще какой дрянью.

Однако вчерашним вечером я употребляла только чай, причем, безо всякого удовольствия, так как заварен он был не то седьмой, не то восьмой раз. Нет, мне еще рановато бояться аритмии или гипертонии, просто зарплата пока не предвиделась, а новые туфли уже приобретены. Прекрасные! прекрасные! прекрасные! и о-очень дорогие. Я летала в них, в мыслях, конечно, а в действительности ковыляла по лестничным пролетам на работе, по захламленному двору возле моей хрущобы (дворник ушел в очередной отпуск без содержания, и его ярко-бордовая физиономия не имела чести появляться уже больше недели). Когда же летать стало абсолютно невыносимо, я назойливо, как комар, гонимый мучительной жаждой крови, донимала знакомых, выспрашивая рецепты, чтобы, как в сказке о Золушке, сделать ножку маленькой, а туфельку большой. Я, в сердцах, отклонила «разбить пятку и нос молотком» (держи карман шире, вы просто завидуете, ведь у вас нет этого красного лакированного счастья на шпильке), но вот за «налить спирта или водки в туфли» схватилась, как за соломинку.

На последние шиши в забегаловке с названием «Соки. Воды», кстати, торговали в ней исключительно сорокаградусным напитком на разлив, я купила двести граммов «без разницы какой, главное, самой дешевой водки». Через секунду решительно влила последнюю в подлые узкие, но любимые туфли, которые с тихими всхлипами приняли в кожаное нутро, припахивающую чем-то горюче-смазочным паленку. Проделано же сие действие было под печальными взглядами некой «дамы» и двух «джентльменов», судя по лицам, постоянных посетителей этого, обещающего хоть какую-то влагу, заведения. Как только ноги мои ощутили всю крепость русского национального продукта, источающее головокружительные ароматы трио осознало, что бахнуть из туфли я не собираюсь. На лице честной компании отразилась скорбь всего мирового пьющего населения. Отчаянно жестикулируя и соревнуясь в знании бранных слов, они посылали на мою голову проклятия, в сравнении с которыми семь египетских казней казались сущими пустяками. Но главное, туфли и впрямь больше не жали, и мысли о средневековых пытках испанским сапогом оставили меня. Алкогольное одурманивание туфель, невольных виновников всего произошедшего далее, было произведено вечером, накануне событий, повлекших за собой всю эту историю.


Итак, положительно, утро выдалось необычным. В нем оказались туман и манная каша.

Сперва о тумане. Стоял чудный октябрь. Вообще-то, я, вопреки не особо крепкому здоровью, обожаю осень, даже если она щедро одаривает меня ледяным дождем и проливным насморком. Есть у автора привычка проснуться и сделать две вещи. Сначала посмотреться в зеркало: не отросло ли новое ухо, или не пропали ли сами собой веснушки, такие милые – по словам мамы, и такие расточительные для моего личного бюджета. Каждый месяц они требовали основательных капиталовложений в собственное содержание в виде чудодейственных масок и лосьонов, обещавших сделать солнечные поцелуи менее заметными или (дай-то, Бог!) убрать вовсе, причем, навсегда, в короткий срок, и, наконец, вопреки законам человеческой физиологии. Однако подобного чуда не происходило, то есть ушей каждое утро обнаруживалось столько, сколько отведено нормальному человеку, веснушки (черт бы их подрал!) оказывались на месте. Изредка находились прыщики или выпавшие ресницы, но это беспокоило меньше. Основательно исследовав лицо, я обычно шлепала к окну, отдергивала старый драный тюль, принадлежавший еще моей бабке (новые занавески никак не могли вписаться в мой бюджет), и близоруко (однако, очки не ношу – не идут) вглядывалась в застекольный мир. Как там? Гуляет ли смешной мопс с лохматым хозяином, торопятся ли к первому уроку засони-школьники, мелькнет ли в промежутке домов весело звенящий трамвай? А как там старая голубятня, в которой проживают с десяток ворон, к сожалению, не говорящих, но уж точно все понимающих, стены которой, хозяин ее – Пал Артемич, занудный дедуля, покрасил так неаккуратно, что казалось, будто их просто плохо ободрали? Ну здравствуй, мир! Как прошла ночь, сколько в подворотне любимица Люська принесла щенят? Как там, мир, погода? Да ладно, не плюйся дождем, не испугалась, у меня и зонт новый припасен. Ах, сегодня «мать веснушек» – круглое янтарное солнце? Тоже сойдет. Чтобы почувствовать новый день полностью, я распахивала форточку и жадно нюхала, как Люська в дни моей зарплаты сумку с заветным одиноким колечком «Краковской», воздух, сотканный из свежего ветра (его, правда, поменьше), выхлопных газов (этих явно больше, ау, экологи) и сумасшедшего аромата свежей сдобы, доносившегося из булочной, что в соседнем доме. О, этот запах: сладкий, теплый, ванильный – ты запах вечного детства, ты самый лучший! Как жаль, что детство далеко позади, а зарплата и даже ма-а-ленький авансик далеко впереди, а то я бы купила много-много булочек, ватрушек, рогаликов, бубликов, пончиков, трубочек, рулетиков и забыла на один вечер о том, как хорошо быть худой. Ну, вроде нанюхалась, теперь слушаю, как на высокой ноте визжат автомобильные шины, как недовольно воет пойманный между домами ветер, как скрипят ржавые петли еще не сданных на металлолом ворот, как учит быть человеком лохматый хозяин своего ожиревшего мопса. Ну, да я отвлеклась.