Она вошла в тёмный зал. Её шаги были слышны, наверное, по всему дому. Шаг. Другой. Третий…
В любом другом доме слуги бежали бы впереди неё и зажигали бы свечи или газовые лампы. К газовым лампам она ещё не привыкла. В её доме… Слуги… ох.
Слуги расступались перед ней неслышным шагами, осторожные как кошки и такие же гибкие.
Словно в насмешку она – единственная из всех людей – видела их такими, какими они были на самом деле.
Она предпочла бы не смотреть.
Не видеть.
Окна в зале выходили на улицу столицы. Там горели газовые фонари, не смолкала жизнь. Топот копыт, шум колёс, крики…
Она остановилась у окна, высокого, в высоту стены. Остановилась и стала смотреть на улицу. На жизнь, шумящую у самого дома.
Мужские руки мягко легли ей на плечи. Помедлили… сжали сильнее, обжигая даже сквозь одежду.
– Нет, – бросила она через плечо.
Руки ослабли. Прикосновение стало почти неощутимым.
Потом вернулось.
– Нет, – повторила она.
Безнадёжно.
Но… иногда он слушался.
Иногда.
Он принялся – сперва мягко, потом всё настойчивей и настойчивей, – разминать ей плечи. Сильные руки и такие бережные прикосновения. Он словно обещал отдых после трудного дня… покой… радость… блаженство…
– Нет, – резко сказала она. За спиной послышался смешок.
Ну да.
Всё правильно.
Её желание ничего не значит.
Отдыха не будет.
Не будет и блаженства.
Только выматывающая страсть, от которой утекали силы.
Сколько ещё таких ночей она выдержит?
Руки скользнули по шее, коснулись волос. Он принялся вынимать шпильки, шиньоны, расплетать сложные косы.
Невесомые движения.
Пока наконец чёрные волосы не окутали её покрывалом.
– Да, – прошептал он настойчиво. Она не шевелилась и тогда он обошёл вокруг неё, опустился на колени. Она видела при свете из окна его фигуру, а вот крючка для пуговиц – нет, не могла разглядеть, как не могла разглядеть, как он медленно, пуговка за пуговкой освобождает её ноги из тесного плена. Ещё одна… ещё… У неё вырвался вздох облегчения, когда он снял тесный ботинок с её ноги и несколькими точными движениями разогнал кровь. Теперь вторая нога.
Она едва не потеряла равновесие и была принуждена коснуться его плеча, чтобы не упасть. Коснулась обнажённой кожи, горячей, прямо-таки пышущей жаром. А он не спешил. Движения сделались ещё медленнее.
Пуговица за пуговицей. Неторопливо. Она закусила губу. Одно прикосновение было для неё пыткой. Внизу живота расцветала боль. Расцветало желание, которое она гнала. Но вот и вторая её нога очутилась на свободе. А он уже скользил руками выше, под её шуршащие слои нижних юбок.
Надо было отдёрнуть руку, но мышцы налились тяжестью. Мужское плечо, мускулы, напряжённые даже в покое. Вцепиться в него, сжать, вонзить ногти…
Нет.
Да.
Нет.
Мужские руки скользили по ноге вверх, лаская сквозь тонкий чулок. Выше… выше… Её дыхание участилось.
Эта пытка надолго.
Вот он коснулся панталон. Она бесполезно сжала колени. Он – она чувствовала кожей – сдержал смешок.
Это было её условие – не смеяться.
Ни в коем случае не смеяться.
Это было единственное, что он обещал всерьёз.