Вторник, 1 января 1991 г.
Год начинается – из-за чрезмерного количества алкоголя, которое меня заставили выпить вчера на вечеринке у мамочки, раскалывается голова и трясутся конечности.
Я был вполне доволен, когда просто сидел на стуле, разглядывал танцующих и тянул низкокалорийный прохладительный напиток, но мамочка все время орала: «Давай к нам, кисляй» – и не успокоилась, пока я не употребил полтора стакана «ламбруско».
Пока она плюхала вино мне в пластиковый стаканчик, я хорошенько ее разглядел. Губы окружены короткими морщинками, точно множество ручейков впадает в пунцовое озеро; волосы – рыжие и лоснятся почти до самого черепа но седые корни выдают правду шея сморщилась, грудь отвисла, а живот выпирает из-под маленького черного платьица (очень маленького), которое она напялила. Несчастной женщине сорок семь лет она на двадцать три года старше своего второго мужа. Я точно знаю что Мартин Маффет никогда не видел ее без грима. На ее наволочки стыдно смотреть: все в креме для рожи и краске для ресниц.
Не успел я и глазом моргнуть, как оказался на импровизированной танцплощадке в мамочкином салоне – плясал под «Птичкину песенку» в одном кругу с Пандорой, любовью всей моей жизни; ее новым возлюбленным, профессором Джеком Кавендишем; Мартином Маффетом, моим моложавым отчимом; Иваном и Таней, Пандориными богемными предками; а также прочими мамочкиными друзьями и родственниками в состоянии алкогольного опьянения. Когда песня взмыла до своей кульминации, я поймал собственное отражение в зеркале над камином: я размахивал руками и скалился как полоумный. Пришлось немедленно прекратить и вернуться за стол. Берт Бакстер, которому в прошлом году исполнилось сто лет, совершал неуклюжие танцевальные па прямо в инвалидном кресле, травмируя окружающих: синяк и опухоль на моей левой лодыжке до сих пор не сошли. Обширное свекольное пятно от бутерброда, который Берт метнул через всю комнату, ошибочно приняв за праздничную хлопушку, не сошло тоже. Бедный мерзавец, скорее всего, в этом году откинет копыта – свою телеграмму от королевы он уже получил,[2] – поэтому за специальную химчистку, которая наверняка потребуется моей новой белой рубашке, я взимать с него не стану.
За Бертом Бакстером я присматриваю уже больше десяти лет – навещаю его, приезжая из Оксфорда, покупаю ему гнусные сигареты, подстригаю его кошмарные ногти и т. д. Когда же все это закончится?
Отец вломился на вечеринку в половине двенадцатого. Под предлогом, будто ему надо срочно поговорить с бабушкой. Она сейчас совершенно оглохла, поэтому отцу пришлось перекрикивать музыку:
– Мама, я не могу найти спиртовой ватерпас.
Какое неуклюжее оправдание! Ну кому нужен спиртовой ватерпас перед самым Новым годом, если вы – не слесарь ремонтной бригады? Жалкая просьба одинокого сорокадевятилетнего разведенца, чей темно-синий костюм середины 80-х годов нужно почистить, а коричневые туфли – выбросить на помойку. С остатками прически он сделал все, что мог, но этого оказалось недостаточно.
– Ты не знаешь, где может быть спиртовой ватерпас? – не унимался папаша, косясь на стол с бутылками. Потом добавил: – Я мощу дорожку.
Я расхохотался вслух над столь очевидной ложью.