У Юли большие оттопыренные уши, утяжеленные еще очками, сутулая спина, волосы оттенка тараканьей лапки. Ей не нравится, как устроен мир. Нелепый, жесткий. Был бы хоть кто-нибудь разумный на свете! Ей бы просто знать, что кто-то есть. Хотя бы один. И уже стало бы легче.
На окне в пластмассовом ящике выросли четыре циннии. Четыре прямых стебля, завершенных красными пятнами. Эти небольшие пятна загораживают Юлю от жесткого мира. Проснувшись утром, она долго не решается пошевелиться. Ровно так чувствовал бы себя кузнечик на колесе грузовика, если бы только осознавал, где находится, и что с ним будет. Юля притворяется перед миром, что еще спит, а страх между тем давит на хребет. Жизнь кажется похожей на игрушечку, такая она хрупкая, ломкая безделица.
Позвоночник уже согнулся под тяжестью страха, и шкура сильно истончилась. Вначале, в юности, когда Юля только ощутила зыбкость своей шкуры, она даже обманывалась, полагая, что можно занавесить потертости приятными тканями, прикрыть одеждой, задрапировать. И приобрела для этого платье Мезон Ля Валет. Потребность в новом, крепком, блестящем панцире-платье была у нее даже сильнее, чем у модниц – существ с прочным кожным покровом, использующих драпировки просто для удовольствия.
Таким образом, у Юли появилось ладное, красивое, узорное платье. Но оказалось, что оно бессмысленно, когда нет нормальной шкуры. Ему просто не на чем держаться!
А в следующем году и пятен цинний уже не будет, и придется строить свою защиту заново.
Телевизор завопил, дверь скрипнула. Шаги: это бабушка располагается в новом дне.
– С днем рождения!
Бабушка подарила картинку в рамке. Нарисованные деревья. Странно нарисованные, как будто сфотографированные.
Юля вежливо поблагодарила.
– Это – Шишкин! Пригодится тебе для работы, как образец!
– Вот оно что, – прошептала Юля.
Бабушка поджала губы, обиделась. Юлина бабушка не в лучшем вкусе – платиновая блондинка. Уголки губ у нее круто выгнуты вниз, тонкие ножки тянутся из-под короткой юбочки, и на них видны узлы жил – жилы прозрачные, как будто виниловые, и наполненные синей пастой. А голос писклявый.
Бабушка принялась напевать: «В желтой жаркой Африке…». Мелкая дробь – сыплет бусины на пол. Собирает, и ей мешают, поскрипывая, наманикюренные ногти. Набравшись храбрости, Юля отрывается от подушки и смотрит на мир: изувеченная платиновая блондинка, с изуродованными голыми ногами катает бусины по полу, старается, на что-то надеется… Разве этот мир устроен разумно?
– А что, ты на работу не идешь? – поинтересовалась бабушка.
Наверное. Пусть. Невозможно. Как-нибудь… Юля почувствовала свою шкуру и поняла, что уже почти дыры. Просвечивает, не защищает, не держит тепла. Хорошо дереву, туче, ветру, камню… А ей нужно исполнять должное человеку, навязанное. Не быть собой. Жить – значит делать то не знаю что, как в страшной сказке. Костенеть одной в бессмысленном месте. Если бы можно было хотя бы услышать голос, который объяснил бы… Если бы разумное существо было на свете. Хотя бы одно…
– Пригодится, – выдавливает из себя Юля, – очень хороший образец.