Вспоминать о прошлом Римма не любила. Ну, не то, что не любила- боялась, гнала от себя эти мысли, потому что сразу хотелось плакать. Было жалко, что все ушло, что жизнь проходит…
Нет, лучше об этом не думать! Но как не думать, когда сидишь, целый день в пустой комнате, уставившись в телевизор, задремываешь, просыпаешься, снова задремываешь…
Читать она уже не могла – плохо видела, уже за девяносто – что вы хотите!
Все разнообразие – перебраться на кухню, что-то покушать. Да вечером, по пути с работы, на полчасика забегает сын. Обязательно принесет продукты, что-то подправит, поделает.
– На полчасика
– Ты бы посидел, поговорил…
– Мам, извини, дела еще, в другой раз.
Другого раза ждать долго. Потому, хочешь, не хочешь, а вспоминать хоть и грустно, но другого занятия нет.
Вот, что удивительно – самое ослепительное счастье в ее жизни – это война.
Ну, восемнадцать же лет! Все что видела до этого – рабочий поселок в таежной глухомани, маленькая деревянная школа, и, слава богу, успела выучиться до войны. Деревянный же клуб, где протекала вся так называемая личная жизнь, строгая мама, куча запретов – туда не ходи, приди во время, пойди, помоги…
А, куда не ходи? За поселок и не выйдешь – тайга, да единственный большак, ведущий куда-то километров за пятьдесят, нет, не в город – в другой поселок. Вот и весь мир.
Ждала. Окончу школу – поеду учиться в город. Где этот город, и какой он – не представляла.
Какой город, какая учеба?! Через месяц после школы началась война. В те годы девять классов – все равно, что высшее образование. Ее направили на курсы, и через четыре месяца она была уже младшим лейтенантом. И вся ее юность, все пять восторженных девичьих лет прошли на войне. В одной и той же одежде – гимнастерка, юбка и кирзовые сапоги. Пистолет у нее был, но не разу за время войны она из него не выстрелила. Он был дан для самообороны, а не для победы над врагом. Врагов она просто не видела, так, из далека разве. Потому что служила она в войсках связи, а это были практически тыловые войска. Жили в окопах и в блиндажах, и, укрывшись, плащ- палатками в поле ночевали. Роскошью было провести несколько ночей в избах занятыми нашими войсками деревень.
Почему – то сама война, как таковая, не помнилась. В памяти ведь осталось самое лучшее. Как фотография, перед глазами встало озеро, с нависшими над водой ветками одуряющей пахнувшей черемухи и девчат ее женской роты, купавшихся в еще холодной воде, но все равно в какой – лишь бы отмыться от запаха пота. И хохочущие голоса ее девчат, бегавшие от радости неуемной молодости по ночному берегу.
Парни из мужской роты, залегшие в полукилометре под строгим приказом – не приближаться, подглядывали, конечно, кое-кто и в бинокль, но приближаться не решались.
И вдруг зычный голос невесть откуда появившегося майора:
– Отставить! Кто разрешил?! Смирно!
И нелепая картина девяти совершенно голых девчат, автоматически застывших по стойке «смирно» перед командиром. Некоторые от испуга, отдавали честь.
– Отставить! – сообразив о нелепой ситуации, скомандовал майор и отвернувшись, почему-то строевым шагом, исчезнул в кустах.
… А как пахло клевером в поле, когда ротный в ходе переброски, давал час отдыха!