⇚ На страницу книги

Читать Ночь – мой божественный анклав

Шрифт

Интервал

«Взрастит мое отчаянье сиянье…»

Взрастит мое отчаянье сиянье

Холодно-синих, без колючек, роз.

Был баловнем богов, но воздаянья

Тотализатор счастья не принес.

Я жаждал справедливости, считая,

Что доблестно сражаюсь за нее, —

Ни в мир подлунный сказка золотая

Не снизошла, ни в логово мое.

Что спрашивать у зеркала: скажи,

Чья так мерзка там и небрита рожа?..

Всё постепенно портится во лжи —

И абсолютным злом ты станешь тоже.

«Злой рок меня забросил на галеры…»

Злой рок меня забросил на галеры.

Бурлила кровь младая в недрах жил,

Неосторожен был, не знал я меры,

Да и напитки чересчур любил.

С похмелья задремал на берегу я —

Разинут рот и в водорослях нос…

Удар ремня – и слышу речь такую:

«Еще один! Сгодится как матрос».

С другими приковали кандалами

К скамье и усадили за весло.

Смеялись чайки вольные над нами

Презрительно… О, было тяжело!

Палило солнце, засыпало снегом,

А я всё греб – судьбу не побороть.

И каждый порт на море стал мне ведом,

И всё упорней становилась плоть.

Текли года. Разрушенную Трою

Прошли, заплыв почти в небытиё.

И зрело подозрение порою:

А вдруг грести – призвание мое?

«Да, в небо смотрит верхнее окно…»

Да, в небо смотрит верхнее окно,

А нижнее засыпано, темно.

Не чуток к недостаткам я своим

И не имею совести давно,

и, скрытный, не скрываю псевдоним.

То, что произошло, произошло,

Но чистота – вот что всегда влекло.

Омоет нас живительный поток —

И сделаемся чище, чем стекло;

Лишь окна пыли сохранят чуток.

Сугробы души

Души сугробы не спешат растаять,

Предчувствуя – под ними не скрижаль,

Не деньги сбереженные, не память,

А только окровавленный кинжал.

Мое умело скрыто преступленье,

Мегрэ мне верит, говорит: «Oui!»

Снять отпечатки пальцев порученье

Лишь дал, – но пальцы были не мои.

Растаять не хотят души сугробы,

Не в силах их светило растопить.

Спасет меня однажды дева гроба,

Но и ее не в силах я любить.

Где это сердце соразмерно билось,

Теперь лишь сгусток, неживой комок.

Убийство нынче в роскошь превратилось,

и мало тех, кто кровь пролить бы смог.

Чтобы в любви хоть что-то было свято,

Стальной клинок в твою вонзил я грудь —

И это повторить готов когда-то.

Чтобы в любви хоть что-то было свято,

Моею жертвой вновь и вновь пребудь.

. . . . . . . . . . . . . . . . . .

Два пути

Крылу испанской мельницы при всплеске

Безумья дать сразиться и копью, —

Иль купол возвести, как Брунеллески,

Отвоевав у вечности ничью.

Клевета

Стоим на краю обрыва,

Как мраморная скульптура.

Стервятники кружат живо,

Активна их агентура.

Где-то гиена лает,

Змеи плетут свой план.

Чабан слезы не скрывает —

Вылитый Жан Вальжан.

Но мы не должны бояться,

Я слова «страх» и не знал!

Пускай по спине змеятся

Рубцы от злословящих жал.

Мы высимся над обрывом,

Как мраморное творенье.

В дороге к вечным оливам

Поможет нам дар презренья.

Лукреция Борджиа

Какой нам яд сегодня даст синьора?

В меню цикута или сулема?

Венеция, зима – столь радостно для взора!..

О преступленье вспомните ль сама?

. . . . . . . . . . . . . . . .

А дон Альфонсо, знал ли он о яде?

Одобрил ли и план и яд?..

Заметил на Риальто я, в засаде,

Прохожего в пальто до пят.

Он скрылся тотчас в ближний переулок,

А я остался – я же постовой.

Тут вы пришли – и быстрый шаг был гулок —