Как прекрасна Москва ночью! Огни, неон, крыши и звезды. Уже совсем темно, завтра осень. И я смотрю на нашу Москву через огромное окно в мастерской художника. И мне кажется, что наши души горят как эти звезды. И я думаю сейчас, что если бы я тебя не встретила, то даже выдумать никогда не смогла бы! Потому что невозможно это выдумать. Потому что не бывает так.
«Дом засыпает.
Громко тикают старые часы. Затылком ощущаю, как кот неслышно пробирается к любимому дивану… Уступлю. Сейчас он уляжется, я подойду и, зажгу маленькую настенную лампу. Кажется, ему так уютнее спать. Сегодня его ночь.
В книжках строчки стоят на месте, сколько не мусоль страницу, дальше пары абзацев не уйдёшь…
Пусть будет интернетская жвачка. Светящийся экран на столе у приоткрытого окна. Клики чуть скользких кнопок, шорох листьев, вдруг шелест шин. И тускловатая любимая лампа с простецким венецианским абажуром. Пыльное стекло поверх зелёного сукна… Как-то я всё очень намешал – XIX век и сегодняшний.
Там, где-то там, за соседним домом, за улицами и скверами, за эстакадой – ты. Так странно, словно срез дома, словно окна без штор, как в Голландии… Не буду подглядывать.
Стопка выложенных с полок книг. Трудно найти Хэмингуэя. Может, его и нет у меня, зачем – я и так всё помню. Нам твердили – циник, а ведь он последний истинный романтик. ХХ-ого века.
Кот сопит, закрыв лапами нос. Завтра осень. Я знаю!
Его очень сложно зовут: Чингиз-хан Васильевич Алискин.
В соседнем доме огни, жёлтые, зелёные, блёклые. И тени сквозь неопавшую черноту листвы…
Но глаза, голубые, нежные, острые – поверх всего…
Стопка книг, светящийся экран на столе, стакан хереса и бессонная ночь.
Всё пустое – я помню каждую прядь твоих волос…
Прости. Я не виноват, что так получилось.»
Мы гуляем с тобой по Москве. Екатерининский парк накрывает своими кронами. И кроны смотрят на нас миллионами глаз, миллионами судеб, прошедших мимо и не задержавшихся здесь, смотрят, присматриваются, рассматривают, колышутся от ветра, гудят крыльями взлетевших птиц, склоняются к нам низко – низко и слушают наши разговоры. А я смотрю на тебя и думаю, как это возможно?
Я смеюсь и утопаю в тех словах, что ты говоришь. Ты ими играешь, ты так небрежно играешь мной! Как ты прекрасен! Как я люблю тебя! Ты даже не понимаешь. Как сильно.
«И не смейся над моими ласковостями!
Мне, до мурашек по спине, хочется баловать тебя… Должно быть старость…
Подступает…»
И мне все равно, что ты просто играешь. Я верю тебе. Я так хочу тебе верить. Я тоже играю словами и ловлю краешек твоей улыбки.
Я дурачусь, а ты все принимаешь всерьез.
«Опять ведь не засну… Догадываешься? Я тоже.
Что же, только одно прилагательное не попало – «уютный». Совсем ни к селу, ни к городу. Оно было последним и лишним. Долго думал, да и ляпнул…
А если всерьёз, секс всегда много значил для меня.
Вернее не так.
Я очень серьёзно к нему отношусь, считая (не оригинально) одним из того немногого, что отличает нас от зверей (пардон за грубость). Нам дано не просто заботиться периодически о наследстве, но и дарить высшее наслаждение своему избраннику.