На дне леса в травяном царстве живут жуки. Одни пьют из огромных капель росы и звериного следа, а закусывают травой. Другие живут и питаются в священном пне. Третьи едят трупы животных.
Громовым облаком проходят звери над царством жуков, чтобы исчезнуть в большом и непознаваемом мире. Легко ли поверить – в десять шагов могут оказаться в соседнем царстве. Глянут налево – видят Рим муравьев, глянут направо – видят пчелиный Китай. И бегут, и под ними мелькают царства и флаги, и удивленные взоры, и гибели народов.
Лисица однажды встала на кочке. Явилась жукам, огненная с розовым язычком. Ты моя красавица!
– Посмотрите на это, – говорили жуки, глядя из-за травинок, – что за чудо.
– Ясное дело, это зверь, – сказал мудрец и укусил травинку.
– Зве-е-ерь, – повторили.
Лиса взлетела и обрушилась, ухватила что-то и сжала, а это капало красным на землю. Тогда жуки увидели, что все это время рядом был иной зверь.
– Сколько же зверей еще скрыто от нас? – позже спросил мудрец и опять укусил травинку.
– Считай – устанешь! – навозный жук выкатил из крапивной рощи до сих пор теплый заячий шарик.
– Можно спросить у бабочек, – сказал мудрец, – жаль, что они умирают прежде, чем учатся говорить.
Но умирают и животные. Из-за кустов подглядим полянку в лесу. Вон та лиса лежит с черной ранкой в боку – напоролась на острую ветку. Кузнечики через нее играют в чехарду. Кузнечики – искры, что постреливают из костра жизни! Прощай, розовый язычок. Прощай, красавица.
Здесь, друг мой, я начну рассказ о жуках, что поедают трупы. Нет дома у этих жуков, они кочевники и служители распада. Где труп – там дом и трон. В поле раскрой многотравие и смотри – на мертвой полевке блестят панцири – это развернут шатер, и служба идет. Жизнь жуки делят на съеденных зверей, где каждый – это эпоха. Такой эпохой стало легендарное и стремительное время большого медведя…
Он явился из дремучих мест, где ветви закрывают землю от солнца. Он драл кору и ревел, роняя слюну. То падал, то вставал и бросался в стороны света. Головой мотал, сбрасывая боль. Наконец, умер, крупно дрожа. Душа отлетела от него пухом одуванчика. Вот затих и пролег в траве, став бурой горой на горизонте травяного царства. Лес притих, но скоро пролетная птица чирикнула и чиркнула по синеве:
– Ой! Медведя убили!
А другая услышала и чирикнула дальше, и так третья, и так четвертая, и так лесное небо чирикнуло: медведя убили! Белка стекла с ёлки и «медведя убили!». От белки помчался заяц и «медведя убили!». Из норы – «медведя убили!», из черного дупла – «медведя убили!».
– И зачем так кричать, – сказал волк, нюхая сладкий поток запаха, что рекой-невидимкой тянулся меж деревьев. И стая двинулась против течения, чтобы окунуться в источник. И муравьи подняли замена из листьев. И любопытная эскадрилья пернатых навострила крылья. И лес пошел войной на труп медведя.
По лапе жуки вползли на него и оказались в лесу из шерсти. Капли горького пота свисали с ворсинок.
– Что такое? Вы кто такие? – выглянув на кожаную тропу, встретила их блоха, баюкая личинку.
– Мы пришли, чтобы съесть медведя.
– Как съесть? Почему съесть?
– Вы не слышали? Медведь мертв.
– Как?! Как это мертв? Он не может умереть. Хотя… мы не движемся. О! Я чувствую – мы не движемся.