⇚ На страницу книги

Читать Г: Малое стихотворное собрание. Том 4

Шрифт

Интервал

Государство

«Так Лермонтов страдал над жизнью…»

Так Лермонтов страдал над жизнью

Ее не в силах полюбить

И Шестов так страдал над книгой

Ее не в силах разлюбить

И Достоевский так над Богом

Страдал не зная как любить

Так я страдал над государством

Пытаясь честно полюбить

«Государство – это отец, его мы боимся…»

Государство – это отец, его мы боимся

и уважаем

А в дни празднеств и побед с собою

отождествляем

А Родина – это, естественно, мать,

ее мы любим и даже

больше – обожаем

И стыдимся, и ревнуем, и презираем,

и помыкаем, и мучаем,

и желаем

И наиболее впечатлительные,

как говорит Фрейд,

убивают отца

и с Родиной

сожительствуют и все не удовлетворены

вполне

А мы – мы простые люди, мы и с отцами

разойдемся да и

женимся на стороне

«Вот я курицу зажарю…»

Вот я курицу зажарю

Жаловаться грех

Да ведь я ведь и не жалюсь

Что я – лучше всех?

Даже совестно, нет силы

Вот поди ж ты – на

Целу курицу сгубила

На меня страна

«Давай, Лесбия, болеть в одной постельке…»

Давай, Лесбия, болеть в одной постельке

Бледными тельцами касаясь

То в жару виртуально расширяющимися

То в испарине холодной истончающимися

И сходя, сходя на нет полупрекрасные

За окнами вдруг увидим знамена красные

Праздничные —

Коммунисты опять к власти, знать, пришли

«Давай, Лесбия, заведем себе ребеночка…»

Давай, Лесбия, заведем себе ребеночка

И будем мыть его в теплой водичке, ласкотая

Обмывая целлулоидные ножки

И в тонкой вытиральной простыночке

промокшей

Стремительно понесем его в кроватку

На ходу в окошко взгляд бросив случайный —

Ишь, опять вроде к власти демократы

Пришли

После перерыва

«Чайка огромной звериной красы…»

Чайка огромной звериной красы

Гордо вышагивает и недаром

Вот бы еще ей лихие усы

Славным была бы приморским жандармом

Или начальником чрезвычайки

Я обращался бы к ней: Товарищ Чайка

Куда прикажете арестованных девать? —

В расход! – и по своим делам

«Такая большая страна…»

Такая большая страна

А все вот никак не провалится

Всё, вроде, одна сторона

Ее

Как будто бы рушится, валится

То кровь, то скопившийся пот

И гной

Как будто проломит, продавит

Ан, нет —

То Петр что-то там подопрет

То Павел чего-то подправит

И дальше пошло

«Еще не вся повыпита отвага…»

Еще не вся повыпита отвага

Из наших белых самобытных тел

И государства серая бумага

Еще промнется от великих дел

И будут кверху восходить высоты

И дали разнесутся по краям

И здесь умрет не тысячный,

не сотый —

Но первый и второй.

И будет храм.

«Теперь поговорим о Риме…»

Теперь поговорим о Риме

Как древнеримский Цицерон

Врагу народа Катилине

Народ, преданье и закон

Противпоставил как пример

Той государственности зримой

А в наши дни Милицанер

Встает равнодостойным Римом

И даже больше – той незримой

Он зримый высится пример

Государственности

«Вот голая идет красавица…»

Вот голая идет красавица

Среди ослабшей государственности

Ей всё это конечно нравится

А мне это не то что нравится

Да и не то чтобы не нравится

Меня все это не касается

Ну разве только в смысле нравственности