Большие окна дома Атабековых
Баку, начало XX века, где-то за крепостной стеной…
Сдвинув краешек оконной занавеси, Хумай настороженно осматривала улицу – девушке было важно, чтобы прохожие не заметили ее и не помешали совершить задуманное. Утро на узкой улочке в крепостной части Баку, как обычно, было оживленное, однако, кроме продавца льдом, Хумай не заметила никого. Высота дома, с которого наблюдала девушка, позволяла оставаться незамеченной.
«Ну что ж, будем меняться, – подумала Хумай и, сдвинув занавесь, полностью подставила обнаженные руки под еще мягкие лучи летнего солнца. – Только надо это сделать быстро, пока мама не вошла».
Высокая стройная девушка, одетая в европейское платье, с большим воодушевлением ожидала быстрого появления загара на своей нежной коже.
На стуле рядом лежала раскрытая книга в голубом переплете на французском языке. Девушка рассматривала ее страницы, словно следовала неким инструкциям.
«В книге у них и плечи открыты, – продолжала рассуждать про себя юная особа. – А как же быть мне?» Девушка отошла от окна и приблизилась вплотную к балконной двери. Руки продолжали ловить лучи солнечного света. Освободив от ворота длинную шею, Хумай пыталась выдвинуться еще ближе к солнцу. Еще шаг, и она оказалась бы на балконе…
Неожиданно с улицы послышались бранные слова, сопровождаемые цокотом копыт, – бранился то ли извозчик, то ли наездник. В следующее мгновение в гостиную вошла мать Хумай, Солмаз. Девушка резко прибрала руки, но рукава остались открытыми.
– Хумай! Что ты делаешь?! – возмутилась высокая статная женщина.
– Ничего постыдного, ана (мама. – Прим. авт.), просто холодно стало рукам, вот и решила погреть.
Солмаз, раздосадованная поведением дочери, подошла к балконной двери и настороженно осмотрела улицу.
– И это в мае месяце тебе стало холодно? А если кто с улицы заметит твои оголенные руки, что люди подумают о твоем отце и брате? Ты людей наших не знаешь, тут же разнесут молву по городу, что дочь Исрафил бека распутная – привлекает внимание мужчин, показывая неприкрытые руки. Хоть твой отец и считается в городе человеком передовых взглядов, но такого поведения он не потерпит!
Взгляд Солмаз упал на открытую книгу.
– Ты такое из книги вычитала? – с подозрением спросила дама. – Это в ней такое бесстыдство предлагают совершать? Жаль, я не знаю французского, а то быстро разобралась бы, чему «хорошему» тебя эти книги учат.
– Нет, мама, в этой книге все пристойно, – оправдывалась молодая девушка. На мгновенье она застыла, не сводя игривых глаз с матери, как вдруг, распахнув объятия, девушка ринулась к родному человеку. – Ты не представляешь, какая это занимательная книга! В Париже такая интересная жизнь, и люди такие приветливые, а женщины – открыты и образованны.
Солмаз остановила непрерывную тираду восхищения дочери строгим взглядом и произнесла безапелляционным тоном:
– Во всем виноват твой отец, многое тебе позволяет, совсем не думает, какие мысли и планы в твоей голове родятся. Я расскажу ему о твоем странном поведении.
– Нет, мама, пожалей, не делай этого, мне так интересно читать про их заграничную жизнь…