© Лилит Мазикина, 2020
ISBN 978-5-0051-1417-4
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Девочки убегают в чащу за фонарём —
без фонаря темно и днём, девочек ест тоска.
Я убегала одна – мои рванули вдвоём,
в кармане – жвачка и нож, в руке теплеет рука.
В чаще запутаны тропки. В чаще дано забыть
или сойти с ума ненароком, это как повезёт.
У старшей становится шаг неровен, тянет рычать и выть.
Младшая воду живую и мёртвую в жилах своих несёт.
Ей тоже хочется выть, но она рычит.
В горле стучит,
под кожей волшебные бьют ключи.
Тропки сбиваются, скатываются клубком.
Ночь накрывает лес, в болоте зовут огни
Там, где кончается мир, стоит ветхий просторный дом.
Бабка ворчит, едва поглядев: в этом году одни.
Сядьте и ждите, мой не окончен день.
Солнце, встряхнув, запихивает в чулан.
Девочки смотрят в окно – фонарями горит плетень.
Каждый скалится так широко, словно бесстыже пьян.
Будут загадки девочкам – сходу не разгадать.
Будут уроки девочкам – каждый оставит шрам.
Бабка пускает вытертый фартуком месяц наверх сиять.
Девочки заворожённо смотрят в лицо фонарям.
Чёрная кошка мурчит.
Нога по полу стучит.
Бряцают у хозяйки на связке ключи.
У тех, кто выжил,
внутри
остаётся
маяк.
Маленький колокольчик.
Они потом научаются
жить, не таясь.
Они
потом
хохочут
иных позвонче.
Они
потом,
быть может,
научатся жить,
а не выживать
проверенным,
старым
законом.
Они,
быть может,
забудут,
как красться в глуши,
как оставлять
одежду и пса,
прощаясь с домом.
Как собираться
мигом
на край земли.
Как пылает порой
костёр
шириной с подворье.
Лето становится
просто
порой земляники.
Если ты выжил,
мир, наверное,
твой.
Маленький колокольчик.
Гости в дверь.
Маленький колокольчик.
Это рядом
пыль поднимает
старый
помятый
велик.
Трудно услышать то,
что
не звенит
набатом.
Лизе Пономарёвой с благодарностью
за то, как она умеет бояться
больших деревьев
Они огромные, такие большие, что хочется к ним на ручки,
а ветер мотает их так безжалостно, будто за косы невесток,
и прядями падают передо мной огромные рыжие сучья,
и я ощущаю себя чуть-чутку на этой тропе неуместной.
Они огромные, словно небо решили проткнуть макушкой,
проткнули даже, и оттого-то идёт за грозою ливень,
за ливнем дождь и опять гроза, без паузы на просушку —
в прорехи сыплется древний клад серебряных гулких гривен.
И я не знаю, что сделать бы с тем, что они настолько огромны,
а очень хочется что-то сделать, даже в груди теснится.
Я говорю: вот, и наяву – вы самый великий сон мой.
А можно, пожалуйста, можно, ну, правда,
и мне разок вам присниться?
Голод с войной заждались, отправляя Полынь за Полынью сигналом.
Как я устала, писала чума им, от мёртвых детей – как я устала.
Что вам их, мало – жатву за жатвой себе собираете? Не нагляделись?
Вы как хотите, пляшите себе на костях, смс набивала, а я не при деле.
Я на больничном, печатала в чате, читаю Камю и Бокаччо, лечу выгорание,
Мой аналитик сказал мне на днях, что депрессия не за горами.
Мне, понимаете, мёртвые дети давно уже снятся и снятся.
Ещё вакцинации эти. Я, знаете, чахну от вакцинаций.
В общем, на оба на дома ваши… Каждому шлю по привету.
Вот, отвечай, как знаешь, думали голод с войною, на это.
В небе висел за Полынь Юпитер. Утром сменялся Венерой.