Читать Спроси призрака

Нет ничего более волнующего для призрака, чем вспомнить, как именно смерть прервала его жизнь.

По померкшему вместе с закатом саду, давно не видавшему человеческой заботы, ветер разносил скрипучий шёпот. Пересохшие напряжённые губы твердили стальные призывы к неведомым силам – и те будто подвывали в ответ сквозь трепетавшие на ветру листья боярышника и бузины.

Свеча не раз грозилась потухнуть, но всё же каким-то чудом выдержала раздышавшиеся не на шутку сумерки, и её суетливый огонёк гладкими бликами бегал по особому изображению, на которое губы читали тёмный заговор, доходя до жгучего экстаза и захлёбываясь ветром, а сизые пальцы старательно выводили в воздухе известные только ведьмам знаки. Казалось, даже птицы, с интересом и опаской выглядывавшие из тенистых крон деревьев, учуяли жжёный запах мести и беспокойно вертелись взад-вперёд.

Закончив читать, губы обмякли, а чуть позже обратились к беспросветному небу уже слабым «человеческим» голосом: «Эх… почему же сроки Твоего суда и нашего века так разнятся? Ведь Ты ведаешь, как нетерпеливы рабы Твои, как густы и живучи в нас сомнения, – так зачем же творишь судбище там, где глаза наши не зрят? Зачем соблазняешь самих убедиться, что Ты не проглядишь, что покараешь грехи?..»

Огонёк свечи подкрался к изображению – бумага схватилась, сгибаясь в смоляной комок и опадая пепельными перьями. Остатки были брошены в траву и нещадно растоптаны.

«Но теперь, – послышался вдохновлённый шёпот, – путь будет расчищен, и справедливость вскорости найдёт сюда дорогу!»

 В небольшую, но тщательно прибранную комнатушку через расшторенное окно хлынул утренний свет. Анна кормила дочь с ложечки и говорила будто в никуда, хотя обе служанки находились в комнате:

– Как же это тяжело – вспоминать себя или видеть других детей: как они бросаются в новый поток жизни с каждым годом! Кто-то погружён в занятия музыкой, кому-то будоражат кровь конные прогулки или нечастый пленэр, поедающий время до самого ужина… А моя бедная Лили всё так же лежит без движения. Слышит ли она меня, осознаёт ли? А может быть, так и застряла в детском возрасте? – Слёзы начали наворачиваться на усталые и опухшие  глаза. – Уже неделя миновала с её совершеннолетия, а она только пальчиком движет при радости и при хмурости да глазами водит без искры понимания. Говорят, не вкусив горького, не узнаешь и сладкого. Да только где оно, это сладкое-то? Ох, тяжко!

Она снова поднесла ко рту дочери ложку с кашей и словно застыла, уставившись в одну точку. По едва подсохшим уголкам глаз снова побежали слёзы. Падали они и в ложку – старинную, с отделанным под рычащего льва черенком. Такие предметы несомненно приводят в восторг детей, ими гордятся в домах выше средней руки, их передают из поколения в поколения, вертят как бы невзначай перед гостями, а потом аккуратно чистят и прячут в специально отведённое место. Падали слёзы и на чопорно накрахмаленный, выбеленный до слепоты подол туго сшитого добротного матово-бордового платья. Каша капнула на салфетку, и Анна, очнувшись от дрожания руки, положила небольшую порцию в рот Лили. Та время от времени широко и отстранённо хлопала голубыми, остывшими глазами.

Бетти, ничуть не смутившись, взяла из рук Анны ложку и передала кухарке Филиппе, а сама подошла к хозяйке с другой стороны, приобняла её и незаметно положила ладонь на тыльную сторону шеи Анны. Та мгновенно обмякла лицом.