Читать Кузнец из преисподней

– Воды мне, паучье семя! – Старшая повитуха пинками разогнала помощниц. – Шевелитесь живо, не то всех отправлю на скотный двор!

Пока девки метались с тряпками и кипятком, повитуха вознесла короткую молитву. Двое суток она не смыкала глаз: не могла разродиться жена начальника железной дороги.

Супруг роженицы, благородный Папа Степан Наливка, кусая губы, носился по внешней галерее своего загородного дома. Начальника терзали дурные предчувствия. Из удаленных горных деревень ползли тревожные слухи. Мытники вернулись ни с чем, а иных побили, в реки побросали. Крестьяне утаивали зерно, били губернаторских людей, пользовались тем, что войска снял президент на южные рубежи. Шалили разбойники, ломали мосты, разбирали рельсы. Кто-то подговаривал народ к бунту, бродили темные личности по хуторам, нашептывали, что, мол, вовсе не президент Кузнец из Петербурга на поезде едет, а дьявол во плоти скоро прибудет на огненной колеснице. Шепотом болтали на уральских рынках, будто некоторые женщины в деревнях выносили вовсе не человеческих младенчиков. И что будто бы погибло несколько повитух, а кое-где – и целые села словно вырезали…

В городе ждали чего-то страшного.

На Малом круге у губернатора края тоже нехорошо болтали. Батраков в этом году ковбои нанять не могут, урожай собирать некому. По дорогам снова стали грабить караваны, желтые дикари с севера заявились, лет восемь о них уже не слыхали. Охотники из тайги зверя не могут выгнать, оскудел вдруг лес грибами и ягодой. Даже зайца худого изловить не могли, шубы шить не из кого стало, тишина на склонах гор повисла. Только пауки, да клещи ядовитые, да гнус.

А еще трепались, будто видели бабу отчаянную – ссыльную дочку старого Рубенса, того, что у президента в первых помощниках ходил. Про Арину Рубенс еще прежде много чудесных сказок рассказывали: и что отец от нее сам отказался; и что братья ее и сестры из столицы приезжали, уговаривали повиниться перед Кузнецом. Сказывали также, что, мол, детишек лечит, болячки заговаривает, по всему Уралу денежки собирает. Потому что ссыльная Арина Рубенс была из тех, кого кличут детьми Красной луны. В Ебург ей президент навсегда путь заказал, и не только ей, а всем бывшим заговорщикам. Да только прочие ссыльные, не угодившие режиму, сидели тихонько – все, кроме опальной дочери вице-президента Рубенса. Богатую колдунью видели на заросших лесом площадках Уралмаша, видели в кабаках, где собирались бывшие каторжане. Затевалось неладное…

Далеко разносится стук топоров да лязг механики вдоль дороги железной. Укрепляют насыпи, строят пакгаузы, склады, перроны. Как умеют, так и строят, – техников образованных не хватает. Были техники, так всех подчистую забрали на войну, когда зимнюю кампанию против Карамаз-паши вели. Нынче только и разговоров об эшелонах из Петербурга, ждали переселенцев, машины, семена, помощь всякую…

И вот – дождались бунтов. Кандальники отказались работать, хуторяне не везут на мельницы зерно, прячут скот, и городская чернь зашумела. Рубль стоил все меньше, бумажкам не верили, просили на рынках полновесное серебро. Кредитным билетам тоже верить перестали, болтали, что после войны казна государства пуста, покрывать кредиты президенту нечем, вот и штампует бумажки. Ковбои и купцы шептались, что не мешало бы губернатору запросить у Петербурга солдат и выслать в глухие углы провинции опытных волхвов. И крепкие казачьи разъезды наладить вдоль путей. А то и вовсе обратиться к лесным колдунам, к проклятым Качалыцикам земли русской. Уж лучше с ними иметь дело, они свои, русские, да и президент их в далеком Петербурге обласкал. Не ровен час, какая напасть…