⇚ На страницу книги

Читать Под знаком доброты

Шрифт
Интервал



Алексеев Борис Алексеевич

Москвич. Профессиональный иконописец и литератор. Член Московского союза художников. Имеет два ордена Русской православной церкви. Член Союза писателей России (Московская городская организация). Пишет стихи и прозу. Выпустил ряд книг, в т. ч. книгу стихов «Житейское море» и три книги прозы: «Кожаные ризы» (рассказы, жанровая проза), «Неделя длиною в жизнь» (сборник эссе) и «Планета-надежда» (фантастика).

Лауреат Премии Гиляровского и Серебряный лауреат Международной литературной премии «Золотое перо Руси – 2016». Финалист национальной литературной премии «Писатель года – 2017». Дипломант литературной премии Союза писателей России «Серебряный крест – 2018». Дипломант Литературного конкурса Союза писателей России «Лучшая книга года» (2016–2018). Награждён медалью И. А. Бунина «За верность отечественной литературе» (Союз писателей России, декабрь 2019 г.).

Живёт и работает в Москве.

Глава 1. Плоды сердечной аритмии

(сборник рассказов)

Картина

Сквозь утренний сон Георгий Макарыч ощутил привычное трепетание пространства. Так и есть, будильник взывал к продолжению давным-давно начатой жизни.

«Э-э-э, нет, – усмехнулся Макарыч, как фокусник, жонглируя дрёмой. – Не на того напал! Расхотелось мне жизнь подгонять, пискун ты неразборчивый. Тебе что первоклассника несмышлёного будить, что народного художника России – одна забота!..»

Вечером накануне он лёг глубоко за полночь и теперь нежился в постели, победоносно поглядывал на часы и неторопливо собирался с мыслями.

Наконец обе стрелки сошлись в подбрюшье циферблата. Время перевалило за половину седьмого. Георгий решительно откинул одеяло, поднялся, сделал пару энергичных движений корпусом и, шаркая, направился в ванную.

Восьмидесятилетие, которое он справил неделю назад, неотступно волновало старого художника. Желание откликнуться на прошедшее семейное событие новой большой картиной реально созрело в его творческом воображении. Георгий Макарыч принадлежал к когорте добротных московских живописцев, учившихся основам художественного ремесла ещё у Коржева и Нисского. Более полувека советский реализм служил Макарычу верным «боевым товарищем» во всяком начинании. Уж в чём в чём, а в умении убедительно положить на левкас красочный замес равных Макарычу не было.

Который день он вглядывался в гулкую мембрану огромного натянутого на подрамник холста, любовно гладил ладонью его лощёную пемзой поверхность и затаив дыхание представлял будущую картину.

Написать семейное застолье, изобразить детей, внуков, многочисленных родственников и друзей в едином славословии в честь прожитой человеческой жизни – вот что грело его сердце, понуждая обратиться вновь к крупному живописному формату.

Он уже давно не писал больших картин. С возрастом пришло понимание, что и в малом можно отразить значительное со всей его масштабной монументальностью. Но сейчас ему хотелось раскрыть задуманную тему нарочито громко, будто вбежать из малогабаритной хрущёвки в огромный колонный зал, сверкающий огнями люстр и наполненный шарканьем танцующих. На старости лет в нём проснулся молодой, неугомонный Пушкин. Казалось, всё вокруг него, Пушкина, податливо задвигалось, зашаркало, закружилось! Этот явный каприз души напомнил Георгию поздние графические портреты Фешина, в которых периферийные элементы изображения вовлекались в дивный танец вокруг взгляда портретируемого.