⇚ На страницу книги

Читать Космонавтика не выше 16-го этажа многоэтажки

Шрифт
Интервал

© Софья Терехова, 2020


ISBN 978-5-0051-0273-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Моему косможителю посвящается

***

Пап, мы, помнишь, любили радоваться

Дню космических первооткрытий?

Ты же теперь, чем так подкрадываться,

Взял и двинул в место событий.


Как там звезды с метеоритами?

Так ли мрачен во льдах Уран?

Расскажи, а? Мигни габаритами

С космострады Бетельгейзе-Альдебаран.


Как откроют полёты в космос,

Сразу в отпуск махну к тебе —

В этот твой галактический хоспис,

Чтоб болтать и кормить голубей.


И про Ницше с Сартром Жан-Полем —

Пошутить, как ты любишь, грустно:

Сверхчеловек и проект с субъективной волей

В вечности – те же мох со цветной капустой.

Метель

Метель – это взять и психануть.
Это когда третий месяц подряд
Пытаешься начать с чистого листа,
Чтобы вылечить крылья, взмахнуть —
Вжух! И паришь, и глаза горят,
И в душе прибрано и чистота.
А по факту – вместо всего этого
Возня с непрошенными лопатами и советами.
Так что сегодня получайте леща
По лицу и за самую пазуху плаща.
Зима – девочка, и просто устала.
Злится. Но придет мириться под одеяло.

Волчье

Пап, как трудно просить о помощи.
Держаться. Не выдать себя намеком.
Ты учил: не выдай слабости, тащи.
Я способная – мне уютно и одиноко.
Ты учил не привязывать, не делать больно.
Говорить им «люблю», если и они навек.
Я, любя, научилась любовь отпускать на волю,
Пряча правду в кулисах опущенных век.
Ты сказал мне, не жди вдалеке счастья.
Нужно сердцем вот прямо сейчас биться.
Я смогла. Но как сохранять бесстрастие,
Если миг этот быстр и не остановиться?
Ты показывал, как уходить молча,
В клочьях ран и с оскалом скупой улыбки.
Слушай, а если в повадках волчьих
Люди видят лишь холод? И всё ошибка?

Больно

Перегар зимы у души изо рта
Не вычистить лаской и щеткой.
Не забыть ей прошлое, где была выпорота
С оттяжечкой, будто тонкой плёткой.
Иногда кажется – не могу шевелиться,
Иногда кажется – не умею чувствовать.
Но вот снова шиплю, чтобы не материться:
Как же больно жить дальше, твою же мать.
А потом, как на чудо, смотрю на дочь,
Улыбаюсь, тащу на морально-волевых.
Потому что мои, и только, холод и ночь,
А она есть и будет счастливее всех живых.

Сквозняк

Когда хлопает дверь,
Это слишком поздно.
Подбородок все выше. Так зверь
Воет на луну и на звёзды.
Это вообще слишком.
Даже для собственного молчания.
Не продышать спазм и отрыжку
Невысказанного рычания.
А назавтра ты подленько рад тому,
Что стук двери теперь пустяк.
Потому что и выйти-то в нее некому —
Просто сквозняк.

Коготками по черепице

Кто скребет коготками и лапами
То ли череп, то ли черепицу?
Может, дождик гуляет каплями,
Притворившись огромной птицей,
Может, мысли под ручку с тревогами
Моцион совершают по прошлому
И чихают, что пыли много им,
Подмести бы, мол, по-хорошему.
Завтра встану, тлен с гнилью вымою —
Будет всё безмятежно-счастливое.
Вспомнит песни свои мой седой Гамаюн,
Что гнездится в сердце под ивами.
Лишь повешу на форточку бусы
Из осколков надежд блестящих —
Пусть звенят мне радужно-грустно:
«Держи крепче своё настоящее».

Город зимнего смирения

Город сегодня благочестивый —
Этакий седенький библиотекарь.
Дышит хрипло. Бубнит речитативом:
«Ночь, улица, фонарь, аптека…»
И, о веснах забыв в смирении,
Тяжко кашляет в нетопленом зале…
Лишь украдкой – время от времени —