Последним в жизни Джейса Уилсона стал день, когда, стоя на самом краю гранитного карьера и не сводя глаз с холодной глади воды, четырнадцатилетний парнишка начинал понемногу понимать то, что когда-то давным-давно говорила ему мать: плохо, когда ты выдаешь окружающим свой страх, – но гораздо опасней врать, будто тебе ни капельки не страшно. В тот момент Джейс не вполне сознавал, что она имела в виду. А вот теперь дошло.
От Крыши к воде спадал шестидесятипятифутовый[1] обрыв, и Джейс поставил сто долларов на то, что спрыгнет с него, – сто долларов, которых у него, естественно, не было, – а все только потому, что позволил страху предательски показаться наружу. Совершенно глупое пари, конечно, и он в жизни его не заключил бы, если б не девчонки, которые всё слышали и тут же принялись подталкивать друг друга локтями и хихикать. Но они, как назло, ошивались поблизости, так что теперь цена вопроса не ограничивалась какой-то сотней баксов – дела обстояли куда как более серьезно, и у него оставалось всего два дня на то, чтобы прикинуть, как из этой ситуации выкрутиться.
А далеко не для всех, кто рискнул спрыгнуть с Крыши, все заканчивалось благополучно. Из карьера уже доставали бездыханные тела, и это были ребята постарше – студенты, может, даже подготовленные ныряльщики, Джейс точно не знал. Не сомневался лишь в одном: высоты-то уж точно никто из них не боялся.
– Вот же вляпался! – прошептал он сам себе, оборачиваясь на прореху в ограде из стальной сетки, которая отделяла старый карьер братьев Истон от его собственного двора. Его дом притулился на самом краю заброшенной каменоломни, и Джейс давно облазил тут все закоулки – загорал, купался, – но от обрывистых берегов карьера всегда держался подальше. И уж тем более никогда с них не нырял. Всегда обходил на почтительном расстоянии – стоило даже просто приблизиться к краю, чтобы заглянуть вниз, как моментально кружилась голова, ноги слабели и сами собой несли его назад, шаркая по неровным камням. Несколько часов назад, однако, все это время, проведенное в окрестностях карьера в полном одиночестве, и послужило основой для той лжи, о которой теперь он так горько сожалел. Когда Уэйн Поттер начал гнать какую-то пургу про боязнь высоты, потому что Джейсу не хотелось вслед за всеми лезть на крышу школы по стремянке, которую какой-то работяга оставил приставленной к стене, Джейс самонадеянно заявил, что ему вовсе не надо лазить по каким-то несчастным стремянкам, дабы доказать, что он не боится высоты, – он, мол, постоянно ныряет у себя в карьере, а уж Уэйн-то точно такого не проходил.
Тот, естественно, объявил, что Джейс просто свистит. И, естественно, упомянул про Крышу. И, естественно, у него оказался старший брат, с которым он придет туда на выходных.
– Ну ты и кретин! – вслух ругал себя Джейс, плетясь по каменистой тропке, усеянной расклякшими сигаретными окурками и смятыми банками из-под пива, к одному из широких уступов над старым карьером, под которым, как он