Читать Собрание ощущений

Деревья стояли уютные, причудливые, словно состарившиеся стражники, которые насквозь проткнули небо своими макушками-копьями. Тонкие опавшие листочки замирали под ногами, и в воздухе царила та невыносимая атмосфера прощания, которая бывает только в начале осени. Лика загребала листву ботинками, размышляя о том, что начался обратный отсчет. Меньше чем через год ее отправят в Большой Город.

Великолепие юности тускнеет, когда перед тобой стоит задача задач – поступить. Для Лики это была консерватория.

Когда-то с подачи мамы и благодаря ее безграничному терпению Лика окончила музыкальную школу. Однако, имея абсолютный слух, анатомически идеально сложенную кисть и явные способности к исполнительству, Лика была совершенно равнодушна к профессии музыканта. Постановку пальцев, гаммы и гармонии, читку с листа и утомительную музлитературу иначе как «нудизмом» она не называла. Музыка должна литься сама собой, без потуг, иначе она становится ремесленничеством. Теряет свою «волшебность», рассуждала Лика. Но девочка очень любила маму и хотела, чтобы та ею гордилась. А потому принесла диплом с отличием. Ведь умные дети часто стремятся реализовать родительские мечты.

В школе Лика также училась блестяще. Без ночных посиделок за алгеброй и убийственной зубрежки. Честолюбивая мама, конечно же, и здесь ждала «красного» аттестата…

Родители ушли, так и не встретив Ликино восемнадцатилетие. Папа, летчик-испытатель, большой, добрый и всегда улыбающийся, погиб во время тестирования нового военно-спасательного костюма, не успев катапультироваться из горящей машины. Его останки так и не были найдены.

Мама, без памяти любившая отца и лишенная возможности даже оплакать его тело, из нежной интеллигентной женщины превратилась в полоумную старуху Гудулу. Спустя полгода после смерти мужа она сгорела от рака, словно пораженная ядовитой стрелой. Ее когда-то мягкие каштановые волосы превратились в седые космы, которые влажными патлами падали на лицо. Сухие пальцы то и дело сжимали простыню, перенося туда нестерпимую боль всего тела. Каждый день Лика молча садилась рядом с мамой и только и делала, что монотонно, но в то же время мягко и участливо гладила ее руки и лоб. Не было слышно просьб. Не было даже стонов. Лишь иногда едва шевелились спекшиеся губы: мама молилась.

Слава Богу, все медицинские манипуляции совершали медсестры. Тогда Лика еще не задумывалась, что великая сила денег уберегала ее от страшной и истощающей необходимости быть сиделкой.

Девушка понимала, что скоро ее опять лишат самого дорого. Отрубят второе крыло. И в память о самых главных в жизни людях останется только черно-лаковое пианино, да огромный, звонко-пустой, на века построенный дом.

«Мама, я знаю, ты слышишь меня, – говорила она про себя, прогуливаясь мимо серого озера с флегматичными утками, – Мне очень тебя не хватает. Твоего мягкого взгляда, ласкового и такого теплого объятия, запаха твоей малиновой шали, которую ты любила накидывать на террасе тихим вечером, твоего певучего голоса. Не хватает твоих прикосновений…».